Яков Кравченко - Ночь на кордоне

— Слушай, Серёга, дай мне немножко.

— Бери все, — уже другим тоном быстро сказал я. — Раздай братве, пусть расклеивают. На базаре, на станции, на столбах… Я один и за месяц их не рассую. Только не говори, где взял. А скажешь, — застрелю.

Насчёт «застрелю» я, конечно, загнул, но по Женькиным глазам понял, что он поверил угрозе. В самом деле… Если у меня такие листовки, то ничего нет удивительного, что за пазухой у меня пистолет.

Я сунул портфель Женьке, всё ещё не пришедшему в себя от удивления, и быстро пошёл прочь.

Через день в городе стали появляться листовки. В училище один мальчишка отвёл меня в угол и с таинственным видом показал листовку.

— Дай посмотреть, — сказал я.

— Нет, ты читай в моих руках.

— Я читать не буду, я директору пожалуюсь.

— Только попробуй… Глаза выколю.

— Фють! Испугал…

— Через неделю наши тут будут. Тогда посвистишь. В другой раз я застал Мишку Шайдара и всю нашу команду на мосту. Мишка мазал тряпкой столбы, а Женька клеил. Мишка мазнет, а Женька — шлёп! — и бумажка висит.

— Вы что ж это, голубчики, делаете? — спросил я, подходя.

Мальчишки переглянулись. Шайдар спрятал под пальто пачку листовок, нахохлился.

— Гуляй, гуляй себе мимо…

— А я и так мимо. Мимо базара, мимо училища — прямо в полицию.

— А головой в речку не хочешь? Хватай его, хлопцы!

Мальчишки было набросились на меня, но Мишка остановил их.

— Подождите, в речку успеем. Серёга ведь хороший парень, с ним можно по-человечески… Слышишь, Серёга, не выдавай, не плюй в колодец. Может, мы ещё будем тебе нужны. Наши придут — заступимся. Скажем: ты нам помогал.

— Мне начхать на ваше заступничество.

— Не выдавай…

Я поднял с моста кусок черепицы и швырнул его в тёмную холодную воду. Речка в этом месте текла быстро и почти никогда не замерзала даже в сильные морозы.

— В общем, я подумаю. Посмотрю на ваше поведение.

Я украдкой подмигнул Женьке и пошёл прочь, посвистывая.

С тех пор, как я узнал, что причастен к тайной работе партизан, жить мне стало легко и радостно, я стал смелым и задиристым. Раньше я избегал мальчишек, а теперь сам искал с ними встречи, стараясь всеми силами показать, что я — за немцев. Так мне легче будет помогать тётке и её людям. Сегодня ж мне было особенно весело: мальчишки расклеивают мои листовки и не знают, что это я их достал…

В городе скапливались немецкие и венгерские войска. На передовой дела, по всей видимости, шли худо: немцы ходили хмурые, злые. По вечерам в тихую погоду можно было услышать глухой отдаленный гул приближающегося фронта.

В училище мальчишки собирались кучками и рассказывали шёпотом тревожные, но радостные вести.

Я не мог спокойно сидеть на уроках, вертелся за партой, заглядывал во двор полиции.

На Дарью Петровну смотрел совсем другими глазами. Какая же она молодец! Как здорово притворяется… Только сегодня она почему-то задумчивая, тихая. Не слушает ответов, смотрит неподвижными глазами на пол, словно прислушивается, зябко поводит плечами.

В конце урока в коридоре послышался топот кованых сапог, и через открытую дверь я увидел, как в кабинет директора прошёл немецкий офицер и двое полицейских в штатском. Ещё я увидел, как побледнела Дарья Петровна. Мгновение спустя в класс вбежал испуганный директор. — Дарья Петровна, — срывающимся голосом сказал он, — прошу ко мне…

Дарья Петровна встала, помедлила, обвела глазами комнату, учеников, словно прощалась, и, вздохнув, направилась к двери. Проходя мимо меня, она уронила на парту скомканную бумажку. Я тотчас придавил её локтем.

Минут десять из кабинета директора слышался неясный говор, временами — ругань, резкие выкрики. Потом хлопнула дверь, и по коридору провели Дарью Петровну. Двое полицейских крепко держали её за локти.

Ученики бросились к окнам. Сверху было видно, как нашу учительницу усадили в открытую машину, полицейские сели рядом, и грузовик покатил.

Дарья Петровна оглядывалась, придерживала рукой трепетавшие на ветру волосы.

Я сунул руки под парту и прочитал бумажку. На ней было написано всего несколько торопливых слов.

«Всё, что можно, я уничтожила. Прощайте».

Нахлобучив шапку, я стремглав побежал домой.

— Тётя Катя, Дарью Петровну арестовали! — закричал я с порога.

Тётка как раз растапливала плиту. Полено выпало у неё из рук, глаза расширились.