Эрвин Штриттматтер - Пони Педро

Куда там! Педро расхорохорился еще больше, заржал еще громче и вдруг, рывком повернув меня, бросился на шетландского жеребчика. Этого карлик Аксель уже не мог стерпеть:

«Эй, со мной не шути!»

Забыв об электропроволоке, он подскочил, как собака-боксер, разорвал проволоку и накинулся на Педро. Позади меня шли женщина-фотограф и паренек Манфред с соседнего двора. Все мы были поражены. Неужто миролюбивый шетландский пони нападет на нашего Педро? Густая грива Акселя встопорщилась: настоящий растрепка с разинутой пастью. Жеребцы громко лязгнули желтыми зубами. Вот Аксель вцепился Педро в лопатку. Педро хотел повернуться, лягнуть врага, но юркий шетландский пони все время увертывался от него. Аксель превратился в свирепого зверя. В нем заговорил инстинкт его диких степных предков.

Теперь Педро уже не ржал вызывающе, а жалобно стонал. Только стряхнет он маленького забияку с одного бока, а тот уж впился в другой, молча кусает и наносит удары. Все случилось так быстро, что сначала мы совсем растерялись. Хорошо еще, что я держал Педро на длинной веревке и он не смог пуститься наутек. На правом боку у него повис Аксель. Я попросил мою спутницу подержать веревку, а сам ринулся разнимать драчунов. Не очень-то сладко мне пришлось при этом, но слушать жалостные вопли Педро было просто свыше моих сил. Я схватил гнома Акселя за гриву, а соседский паренек пришел мне на выручку со своим кнутом. Наконец нам удалось разнять жеребцов. Я втолкнул Акселя обратно на выгон. Он сразу же занял свой сторожевой пост у проволоки и, казалось, был так же миролюбиво настроен, как и раньше, но зорко следил за каждым движением соперника.

Как только Педро отвели чуть подальше, он снова презрительно заржал. Ни дать ни взять мальчишка, который петушится и после того, как ему намяли бока в драке.

На лесной поляне я прикрепил к недоуздку Педро длинную цепь. Он все никак не мог успокоиться и, вскидывая голову, взволнованно бегал взад-вперед, так что мне стоило немало труда привязать цепь к дереву.

— Да успокоишься ли ты, в конце концов! — бранился я. — Ты же недотепа, ну какой из тебя боец?

Тут вокруг моей правой ноги обвилась цепь. Педро топнул и побежал кругом дерева. Левая моя нога тоже запуталась. Я грохнулся наземь. Если Педро теперь натянет цепь, он вывихнет мне ноги. Я быстро приподнялся, схватил цепь и потянул ее на себя, потом сел, снова дернул за цепь и заставил Педро опуститься на колени.

— Тише, тише, все в порядке, Педро!

Я улегся на спину и распутал цепь, а Педро все это время стоял возле меня на коленях. Затем мы поднялись на ноги, поглядели друг на друга.

— Я назвал тебя недотепой? Прости!

И снова я стал чуть-чуть опытнее, чем был: то, что сегодня кажется недостатком, завтра, при других обстоятельствах, может оказаться преимуществом. Прежде чем говорить, надо подумать.

Все вокруг цвело и ликовало. Живая изгородь из вишен вдоль садовой дорожки была сплошь усеяна белыми цветами. Крик пищухи был исполнен грусти. Ведь без грусти не бывает и любви. Зеленый дятел зигзагами летал от одного леска к другому и хохотал, как леший. Но на кладбищенской сосне он вдруг закричал:

«Жена, жена, жена!»

Вскоре явилась его жена, и они полетели вместе над морем зеленых верхушек.

Весной радость бытия бурлит во всех существах. Многие люди пишут стихи. В этих стихах есть все: и плывущие по небу облака, и тиховейные ветры, и плачущие сердца. Зимой эти стихи выбрасывают. Лишь тот, кто и зимой умеет запечатлеть в словах весеннюю радость бытия и зрелость лета, кто слышит, как на замерзших ветвях благоухают цветы, становится настоящим поэтом.

Мы перевоспитали избалованную кобылку. Она отучилась от своих капризов. Садовый выгон — не прерия и не степь, где Стелле пришлось бы копытами и зубами защищать свое право на существование. Она вошла в содружество наших домашних животных. «Никто тебе не угрожает, но и ты никому не угрожай! Будь смирной и послушной!»

Педро помчался по выгону. Я надел на него красивый белый недоуздок. Чтобы выбелить недоуздок, я взял у жены краску для ее летних туфель.

Ворона на лесной опушке оглашала луга своим громким криком:

«Ищи! Ищи!»

Педро остановился и поднял голову. Его черные как уголь глаза влажно блестели, грива развевалась на ветру. Вот он опять передо мной: лесной бог моего детства!