Владимир Машков - Последний день матриархата

Инспектор детской комнаты милиции в капитанских погонах строго посмотрела на Саню.

Мой друг показал на забинтованную голову и промычал нечто невразумительное, мол, когда упал, отшибло память.

– Все ясно, в результате травмы потерял память, а заодно и дар речи?

Женщина с погонами капитана слегка улыбнулась. Как ее назвать? Раньше были капитанские дочки, а теперь дочки становятся капитанами.

Саня поспешно кивнул забинтованной головой – инспектор детской комнаты верно уловила его мысль.

– А ты можешь отвечать? – капитан обратилась ко мне.

– Могу, – сказал я и поморщился.

Я счастливо отделался – у меня было всего несколько порезов на руках, их залили йодом, и до сих пор щипало.

Весь удар на себя принял Саня, потому и больше пострадал.

Я привык говорить правду, а потому не скрывал, как меня зовут и кто мои родители. Но при этом я думал – позор, до чего я докатился, попал в милицию.

Саня сидел с видом человека, который случайно очутился в милиции и готов немного потерпеть, пока недоразумение уладится, но не больше. Мой друг хранил гордое молчание вовсе не из-за того, что боялся попасть под горячую руку своей мамы, хотя ей и под холодную руку не рекомендовалось попадать – как-никак рука бывшей баскетболистки.

И все-таки Саня не боялся. Саня страдал.

Когда под тяжестью наших тел рухнула стеклянная дверь, в коридор высыпали люди. Появилась и Марина Николаевна. Все не на шутку перепугались. Мы с Саней были в крови (в основном, конечно, мой друг). Но в медпункте, куда нас мгновенно доставили, после обследования сказали, что ничего страшного не произошло, перевязали Саню, помазали йодом мои царапины и влепили нам на всякий случай по уколу. А потом решено было нас передать в детскую комнату милиции.

– За хулиганский срыв записи высокохудожественного произведения, – заявила режиссер.

Саня ужасно обрадовался, когда узнал, что сейчас появится милиционер.

– Вот увидишь, он во всем разберется, – шепнул меня Саня. – И нас тут же отпустят.

Нацепив на нос очки, я вновь превратился в пай-мальчика, бояку и трусишку. А потому при одном упоминании милиции я задрожал противной и унизительной для человеческого достоинства дрожью. Больше всего я боялся, как бы сейчас не появился папа. Я был уверен, что папино сердце не выдержит, когда он меня увидит здесь и в таком состоянии.

Ну, то, что в медпункте были одни женщины, моего друга вовсе не удивило. И его мама была врачом. Но когда вместо одетого в плащ с поднятым воротником, в широкополой шляпе и в темных загадочных очках сыщика пред нами предстала румянощекая женщина в милицейской форме с четырьмя звездочками на погонах, мой друг и вправду потерял дар речи. Все, отчаялся Саня, и здесь сплошные женщины. Справедливости от них не жди. И тогда Саня замкнулся и ушел в себя.

Капитан дотошно всех расспросила, осмотрела место происшествия, составила протокол, а потом повела нас в детскую комнату милиции.

И вот мы сидим напротив инспектора, я отвечаю на вопросы, а Саня по-прежнему молчит.

– С какой целью вы пришли на студию? – обратилась ко мне инспектор.

– Папу повидать, – честно ответил я и объяснил. – Мой папа… выступает по телевидению.

– А почему ты на студии не сказал об этом?

Я знал, почему я не признался, кто мой папа. Если бы режиссер услышала мою фамилию, она бы тут же разыскала папу, а именно этого я больше всего и боялся.

– Ясно, – сказала инспектор, – не хотел, чтобы отец узнал. Но ведь все равно узнает. Я вынуждена буду сообщить родителям.

Да, как ни крути, наказанья рано или поздно не миновать. Но лучше попозже.

– Как вы успели столько там натворить? – полюбопытствовала капитан.

– Мы нечаянно, – промямлил я.

– А поподробнее можно?

Я стал рассказывать, как мы случайно оказались на записи детского спектакля, как вошли в образ хулиганов и когда стали действовать, как в жизни, нам сказали, что мы сорвали спектакль.

Только несколько дней спустя я узнал от папы, из-за чего произошла эта путаница. Неуловимому Красовскому поручили привести двух способных мальчишек, которые справятся с ролями хулиганов, потому что прежние юные актеры переели мороженого и слегли с ангиной. Красовский в суматохе забыл обо всем на свете, а когда мы подвернулись под руку, решил сделать из нас актеров. И, как видите, своего добился.

– О чем спекталь? – поинтересовалась капитан.

– Для детей младшего школьного возраста, – поморщился я. – Там лоботрясов и двоечников перевоспитывают в два счета. Прочитали им мораль, они тут же покаялись в своих грехах.