Зоя Воскресенская - Розовый Бант

— Военная карта! — ахнул Женька, — Как у самого Ленина в Смольном. Без карты никак нам нельзя. Давай-ка поищем, где у них там Зимний дворец.

Он прищурил и без того маленькие карие глазки и принялся всматриваться в большой синий кружок! над которым стояло слово «Берлин», но ничего не увидел.

— Так едем? — спросил Женька.

— Раз они едут, нам тоже надо, — нерешительно согласился Янек.

Они комсомольские билеты с собой возьмут, а мы с чем явимся?

— У нас пионерские галстуки, — резонно сказал Янек.

Этого мало. Надо, чтобы с фотографией, честь по чести, как мандат.

Женька повернулся на спину и стал соображать. Перед его глазами на балке пузырилось серое осиное гнездо.

Вот тоже буржуи твердолобые. Сколько ни уничтожай — всё равно свои гнёзда лепят, — Он вынул из кармана нож, сделанный из расплющенного под паровозом гвоздя, срезал гнездо и брезгливо выкинул в слуховое окно. — Придумал, придумал! — ВДРУГ воскликнул он и принялся что-то шептать на ухо Янеку.

У того лицо расплылось в довольной улыбке. Женька от радости даже стойку на голове сделал, шлёпнулся на сено и заболтал ногами.

— А какую шамовку с собой возьмём? Комсомольцы берут на сутки, — Женька вспомнил ночной разговор у коптящей лампы. — В газетах пишут — голод в Германии. Наверно, как у нас в позапрошлом году. Германским рабочим есть нечего, а мы сейчас каждое воскресенье булки белые сладким чаем запиваем. Срамота!.. А булки такие тёплые, душистые, с зажаристым хребтом. — Эти слова он произнёс мечтательно и мрачно добавил: — Только в прошлом году я этих булок объелся, и с тех пор у меня живот болит.

У них, наверно, и сала нет, — сказал Янек, — а у нас в чулане вот какой кусище висит. Спрошу у матери.

Просить нельзя, тайну выдашь. Самому взять надо.

Пионерам воровать нельзя, — возразил Янек.

Так это не воровство, если для мировой революции. Мы же не сами есть будем.

Янек упорствовал:

— Всё равно нельзя!

— Зинка даже своё колечко, хорошенькое такое, с голубым камешком — ей бабушка подарила, — рурским горнякам послала. Не пожалела.

— И я бы тоже отдал, — отозвался Янек, — если бы оно моё было.

— Я б не только колечко, я бы всех голубей пожертвовал, вот честное пионерское! Только их не берут… Давай письмо писать и под сено подложим. К весне корова сено съест, письмо найдут Я узнают, что мы погибли не зря.

— А мы должны погибнуть? — спросил Янек дрогнувшим голосом.

— А как ты думал? Это тебе не груши околачивать. Мы должны как в песне: «И как один умрём в борьбе за это!»

— За что? — спросил Янек.

— За германский рабочий класс, за мировую революцию…

Женька лёг на живот, оторвал кусок от маминой выкройки, послюнявил огрызок карандаша и стал писать:

«Дорогие родители! Мы поехали спасать германскую революцию. Когда погибнем — не плачьте».

— Вот и всё. Писать больше нечего, a то они от телячьих нежностей будут больше расстраиваться.

Женька перечитал письмо и подписался. Янек, низко наклонившись над бумагой, долго выводил свою подпись. Женьке послышалось, что он всхлипывает.

Ты чего? — поднял он голову приятеля.

— Мне бы хотелось, чтобы и революций победила, и чтобы мы живы остались, и чтобы я потом с папой поехал освобождать нашу Ригу от буржуев.

Женька задумался.

— Может быть, и не погибнем! Вот Борис с самим Колчаком дрался и не погиб. — Женька развернул письмо, зачеркнул одно слово и надписал над ним другое. Получилось: «Если погибнем — не плачьте», — Я с тобой тоже поеду твою Ригу освобождать, обязательно поеду.

Ещё на крыльце Женька услышал, как расшумелась Зинка.

Пропала карта, и Керзон порвал бумажные выкройки. Один рукав — самый трудный — исчез бесследно.

В наказание мать спустила Керзона в погреб, чтобы он там ловил мышей и не шкодил в комнате. Зинка грозилась унести его в лес и оставить волкам на съедение.

— Настоящий империалист, — бранилась она.

Мать с сестрой шарили по всем углам, разыскивая выкройку и карту.

Женька, от греха подальше, пробежал в кухню, открыл крышку погреба и мигом спустился вниз. Выбрался обратно с Керзоном на руках — кот сидел на странно оттопырившемся животе хозяина. Картошку Женька вытряхнул из-под рубашки и закопал в сено. Прижимая к себе Керзона, помчался за ворота.

— Эх, дурак ты, дурак, — говорил Женька своему любимцу, — не мог сбежать. Будто и взаправду лорд Керзон! Не бойсь, я тебя в обиду не дам.

Женька постучал в окно к Наташке и вызвал её на крыльцо.