Николай Федоров - Богиня победы

— Зачем это ты мне всё говоришь? — с подозрением спросил Мишка.

— А затем, — сказал я, — что ты мне этих самых каторжников напоминаешь.

— Да отстань ты со своими каторжниками! — разозлился Мишка. — Подумал бы лучше, как выкрутиться.

— А чего тут думать, — сказал я. — Хочешь, чтобы свет в квартире погаси? Пожалуйста. Вывинти пробки — и все дела.

— Гений! — сказал Мишка и просиял. — Фарадей! Так мы и сделаем. Света нет, родителей нет, она и уйдёт. Ну, чего ей без света сидеть.

Я понял, что Мишка вбил себе в голову эту дурацкую идею и что никакими силами её теперь оттуда не вышибешь.

Через десять секунд света в квартире не было.

— Темно-то как, — сказал Мишка.

— Темно, — согласился я.

— Это хорошо, — сказал Мишка. — В такой темнотище долго не усидишь.

И тут раздался звонок в дверь. В тёмной квартире он почему-то прозвучал особенно громко и тревожно. Мишка, робея, пошёл открывать, а я остался в комнате.

— Дома родители? — услышал я металлический голос Ирины Васильевны.

— Н-нету, — заикаясь ответил Мишка. — С работы вот ещё не пришли.

— Ничего, я подожду. Я никуда не тороплюсь. И включи же наконец свет!

— И свету нету, — сказал Мишка. — Прямо сейчас взял вдруг и погас. Пробки, наверное, перегорели. Или это… напряжение куда-нибудь упало.

— Неважно, — прервала Мишкино бормотание Ирина Васильевна. — Разговаривать можно и в темноте. Я не в шахматы пришла играть. Проводи меня. И дай хоть руку, что ли! Ничего ж не видно.

В дверях комнаты появились смутные силуэты учительницы и Мишки.

Ирина Васильевна села на диван, а Мишка остался стоять.

Наступило молчание.

И тут я понял, в каком дурацком положении я оказался. Я сидел на стуле в совершенно тёмном углу комнаты, и учительница совершенно не подозревала о моём присутствии. Мне стало совсем неловко, и я, чтобы как-то дать о себе знать, легонечко так начал покашливать.

— О, что это! — испуганно вскрикнула Ирина Васильевна. — Тут ещё кто-то?!

— Это я, Ирина Васильевна, — сказал я. — Я тут в углу, на стуле.

— Господи, Титов! Как ты меня напугал. Миша, да найди же хоть свечку какую-нибудь! Нельзя же так!

— Свечку? Сейчас посмотрю. Была вроде где-то. — И Мишка поплёлся в другую комнату. Наверное, до него стало доходить, что его глупая затея с пробками провалилась.

Через минуту он вернулся с зажжённой свечой.

— Теперь подставку какую-нибудь возьми или блюдце, — сказала Ирина Васильевна. — Воск же будет капать.

— Мишка, — сказал я, — у вас подсвечник, кажется, был. Помнишь, ты им ещё орехи колол.

Мишка залез на стул, достал со шкафа старый бронзовый подсвечник и вставил в него свечу. По комнате забегали красноватые причудливые тени.

Ирина Васильевна сидела молча, неотрывно глядя на маленький живой язычок пламени, и лицо её вдруг показалось мне каким-то другим, незнакомым. И уж совсем неожиданно она сказала:

— Новый год скоро. Сейчас на улице я видела, как люди ёлки несли.

— Это верно, — сказал Мишка, ободрённый таким началом. — У нас тут ёлочный базар недалеко.

— А вот в Италии, — сказал я, тоже осмелев, — есть такой очень интересный обычай. Там под Новый год люди выбрасывают на улицу всякие старые ненужные вещи. Прямо из окон бросают.

— Это зачем ещё? — спросил Мишка.

— Ну, как бы жизнь хотят новую начать. А всё старое, плохое — за борт.

— Хороший обычай, — сказал Мишка. — Если бы у нас был такой, я бы в первую очередь свой дневник выбросил.

Мы засмеялись, а потом Ирина Васильевна сказала:

— Когда я была примерно в вашем возрасте, мы жили на Васильевском острове в большущей коммунальной квартире. И почти в каждой семье были дети. Ну и, конечно, под Новый год каждая семья покупала ёлку и сначала оставляла её в прихожей, у входной двери. Там иногда по девять-десять ёлок стояло. И как же здорово пахло этими ёлками в квартире! Я, бывало, из школы приду, встану в прихожей, стою и нюхаю. А теперь, когда муж ёлку домой приносит, я только и думаю о том, сколько после неё мусора будет.

Ирина Васильевна замолчала, а мы с Мишкой сидели разинув рты и ничего не понимали. Потом она взяла со стола подсвечник и внимательно его оглядела. Огонёк свечи задрожал, и все предметы в комнате будто зашевелились, задвигались.

— А колоть орехи подсвечником не стоит, — сказала она. — Посмотрите, какая вещь-то красивая. И слово хорошее: ПОД-СВЕЧНИК. Звучит, по-моему, гораздо лучше, чем, скажем, «люминесцентная лампа».

— Ясное дело, лучше, — сказал Мишка, и даже в полумраке я видел, как сияла его физиономия. — И понятное к тому же: ставь, значит, его под свечу — и все дела. А то читаю в одной книжке: граф схватил канделябр и ударил незнакомца по голове. Что, думаю, за канделябр такой. Кочерга, что ли? Оказывается, обыкновенный подсвечник.