Александр Власов - Бун-Тур

— Борьку Шилова! — крикнул кто-то из бывших членов праклюфа.

И эту кандидатуру поддержали бы. Я тоже чуть не поддержал, чтобы самого себя обезопасить. Но такие номерки у Васьки Лобова не проходят.

— Отставить! — сказал он. — Клюф, не забывайте, давно распущен! Ты, Борька, не обижайся! Сработал слепой механизм привычки! Что ты хочешь делать — выбирай!

Вы бы посмотрели в ту минуту на Борьку Шилова! Он же самым рассчастливым человеком себя почувствовал!

Молодец Васька! Наказывать, конечно, нужно. Необходимо даже! Но такое право не всякому доверить можно. Я бы так постановил: если ты можешь сделать человека счастливым, то получай и право наказывать его. А если не можешь, то и никаких тебе прав над людьми не положено!

Борька Шилов по сторонам смотрит — работу себе выбирает. А глаза — слепые от счастья, и ничего он не видит. А может, наоборот: все видит, и всякая работа кажется ему сейчас распрекрасной. И говорит он:

— Я грязь и мусор выносить буду. Можно?..

— Тащи носилки, — отвечает Васька. — Ты — впереди, я — сзади… Кто еще на эту работу?

Никто меня не подталкивал — сам вышел вперед. За мной — Костя Сажин.

Остальных мальчишек послали окна и двери красить масляной краской, грунтовать стены.

Разошлись мы по своим местам. Костя приволок лопату и носилки.

— Давай так! — предлагаю ему в шутку. — Сначала я буду грузить, а ты — носить. Потом ты будешь носить, а я — грузить.

— Нет, — говорит. — Не так будет!

— А как?

— Грузить я все время буду, а носить — вместе.

— Это почему?

— Тебя жалею! — говорит. — Отдых даю… Пока я гружу, ты легкие вентилируй!

— Жалостливый какой! — вырвалось у меня. — Атлант, сбежавший с Эрмитажа! Если хочешь знать, Атланты только держать большой груз могут, а нести, извините, слабы!..

Жужжу, значит, и не верю в свое комариное жужжание. А Костя на носилки мусор грузит. Лопату за лопатой! Лопату за лопатой! Не вынес я этой горы — сдался.

— Ты что, плотину, — кричу, — для Братской ГЭС строишь, комик несчастный! У меня пап-с-мамой в экспедиции, меня и похоронить некому будет!

— Бун похоронит! Берись сзади!

Взялся я за задние ручки. Подняли вместе носилки. Меня так и водит из стороны в сторону от тяжести, точно я только что слез с центрифуги. А Костя идет и еще меня за собой волочит на буксире. Он выше на голову и шире на плечо. Чтобы носилки в мою сторону не наклонялись, идет он на полусогнутых ногах. И вдобавок мусор он грузил так, чтобы к его краю больше ложилось. Вижу, что на его долю две трети груза приходится, но не спорю — духа не хватает.

Подошли к яме. Рук не чувствую. Пальцы отваливаются. И воздух вокруг школы поредел — сосу его, сосу, а все мало. Не помню, как мы накренили носилки. Мусор кучей вниз бухнулся.

Кислород снова появился в воздухе. Каждую молекулу чувствую! Проглотил миллионов сорок и говорю Косте:

— Силен, бродяга! Ты, наверно, на продуктах Ленмясокомбината живешь или одними кукурузными хлопьями питаешься!

— А ты, — смеется Костя, — не поддразнивай! Из-за тебя перестарался! Следующие носилки полегче будут.

Я ему немедленно руку сунул, чтобы закрепить трудовое соглашение.

— Договорились! Я — полный молчок, а ты старайся не перестараться! Мы еще не в походе! Побереги силы!

— Чьи?

— Ты же знаешь! — говорю. — Я не эгоист — не о себе забочусь! Наши! Общие! Спаренные! Коллективные!

— А договор? — напомнил Костя. — Опять залопотал?

— Молчу!

Вернулись мы в зал. Я легкие вентилирую. Костя грузит, и только шея у него малость покраснела.

— Летучка! — на всю строительную площадку крикнул бригадир. — Собирайтесь сюда! Все. И доброрабочие — тоже.

— Жаль! — говорю Косте. — Только разохотились! Что там еще случилось?

Собрались мы под баскетбольным щитом. А в углу, как наказанный, стоит тот, шестой рабочий, которого не хватало. Кепку мнет. Бригадир на часы смотрит.

— Пять, — говорит, — минут десятого… Чулков опоздал больше чем на час… Причина?

А Чулков застенчиво жмется в углу, и причина у него на лице заглавными буквами написана. Живет он, наверно, где-нибудь рядом со школой. Видно, что проспал. Вскочил с кровати и — прямо сюда. На щеке рубцы от подушки разойтись не успели.

— Причина, — снова спрашивает бригадир, — какая?

Чулков робко улыбнулся.

— Поздно лег… Проспал…

Улыбка у него какая-то смешанная: и радость в ней, и вина.