Виктор Аланов - Петька Дёров

А выскочивший на бугорок мотоциклист, видя, что скачущий на лошади подросток в красной майке вот-вот уйдет из его рук, остановил машину и, направив в сторону Петьки укрепленный на руле пулемет, нажал гашетку, дал очередь, потом вторую…

«Вжик… вжик…» — засвистели пули совсем рядом с Петькой. Лошадь вдруг с ходу остановилась и стала оседать на задние ноги. Едва не перелетевший через ее голову Петька повис на гриве, но, вовремя разжав руки, успел отскочить в сторону. Обе задние ноги лошади были перебиты, из них лилась кровь. Разгоряченная кобылица, стоя на передних ногах, пыталась приподняться, оглядывалась назад, крутила головой и вдруг, словно поняв, что ей больше не встать, заржала протяжно и жалобно. Шагнув к морде лошади, мальчик вдруг увидел, что из глаз кобылицы катились слезы. Петька не замечал, что и сам плачет от острой жалости к животному, только что спасшему его.

Просвистела новая пулеметная очередь; Петька согнулся и, низко пригибаясь к земле, кинулся в лес.

Сзади трещал пулемет, разрывные пули щелкали по деревьям. Но Петька всё углублялся в лесную чащу.

Поздним вечером Петька вернулся в отряд. Встретившая его тетя Маня даже испугалась, увидев перед собой мальчика, измазанного грязью, с окровавленным лицом, исцарапанного и исхлестанного сучьями. Она хотела было немедленно отвести его в санчасть, чтобы вымыть и привести в порядок, но Петька вывернулся из-под протянутой к нему руки и, бросив только: «Некогда, тетя Маня, я сейчас», — помчался прямо к Чернову.

У Сергея Андреевича Петька отдышался и по порядку подробно рассказал всё, что видел, где был и что с ним случилось.

— Ну, молодец, — сказал Чернов, внимательно выслушав рассказ юного разведчика. — Справился неплохо. Теперь иди, приведи себя в порядок и отдыхай.

Немного позже разведка привела в отряд несколько бежавших из деревни Захворово колхозников, встреченных партизанами. Все они подтвердили принесенные Петькой данные о численности гитлеровцев и их расположении.

Той же ночью партизаны сделали налет на деревню, занятую карателями; не ожидая от партизан такой дерзости и быстроты, гитлеровцы, захваченные врасплох, почти не сопротивлялись. В панике бросая оружие, они пустились наутек. Только в крайнем домике, где когда-то была колхозная изба-читальня, партизаны встретили упорное сопротивление. Прямо из окон дома в них строчили два пулемета.

Отличился моряк-балтиец Николай Утлих. Зайдя со двора, он ползком подобрался к окну и бросил в него одну за другой две гранаты. Пулеметы замолкли. А когда крыша избы загорелась, подожженная попавшими в нее трассирующими пулями самих немцев, из дома никто не выбежал… Дом горел, как факел, и скоро крыша его рухнула внутрь, похоронив под собой трупы гитлеровцев.

Распразившись с оккупантами, партизаны, с помощью местных жителей, сняли с виселицы на базарной площади трупы казненных — колхозного бригадира Никифора Ивановича Сидорова и его восемнадцатилетнего сына — комсомольца Мити. Оба активно помогали партизанам; их предал полицай — тайный агент гестапо, которому, к великому сожалению захворовцев, удалось бежать вместе со спасшимися гитлеровцами.

Тела зверски замученных патриотов были уложены на крестьянскую телегу, украшенную цветами и зеленью, и отвезены за деревню, где бойцы партизанского отряда и местная молодежь уже успели выкопать братскую могилу.

Пасмурны и суровы были лица партизан и крестьян, тесной толпой окруживших могилу, в которую уложили бок о бок отца и сына. Могилу быстро зарыли. И тут, сделав шаг вперед, из толпы выступил Чернов.

— Покойтесь с миром, товарищи, — глухо и торжественно прозвучал голос комиссара. — Честь и слава вам, павшим в борьбе за родную землю. Мы не можем украсить вашу могилу цветами, поставить вам памятник. Мы должны даже сровнять ее пока с землей, чтобы не нашли ее псы-оккупанты, чтобы не надругались над вами и мертвыми. Мы не можем даже отдать вам, борцам за свободу, последний боевой салют. Но клянёмся: каждый наш выстрел по врагу будет салютом в вашу честь.

В полном боевом порядке отряд покинул деревню, забрав немалое количество военных трофеев. Возвращаясь, бойцы огорчались лишь одним, — что не могли взять с собою захваченные у немцев танкетки. Их пришлось сжечь, сняв лишь станковые пулеметы. Пришлось взорвать толовыми шашками и противотанковые пушки. Тащить с собою такую тяжесть было неразумно, да и снарядов к ним взять было неоткуда.