Леонид Конторович - Колька и Наташа

Подросток все время думал о своем. Он боялся, что если начнет преждевременную атаку, то сам проиграет битву. И он действовал осторожно.

— Раз, два, три, — упрямо продолжал он вести счет и методично бросал раскаленные стержни — раз, два, три.

— Да ты что! — подскочил к нему расстроенный Вася. — Нажми, дьявол!

— Отойди, не мешай, — не поворачивая головы, жестко ответил Колька. Ко лбу его прилипла белая прядь волос, пальцы крепко сжимали клещи.

— Эй, ты, не болтай, — одернул его Красников, — живей давай!

— Уходи, мешаешь, — отогнал Каланчу Колька и продолжал бросать стержни на три счета.

Так прошел час, другой. Но вот, мельком взглянув на прессовщика, Колька увидел: с ним что-то происходило. Он тяжело дышал, побагровел и не так повелительно покрикивал свое: «А ну, давай».

«Теперь, — решил Колька — можно попробовать». Он, сократив счет на один, ускорил подачу стержней.

Пресс застучал быстрее.

«Так, — отметил Колька. — «Король» устал, но еще держится…».

— А-а, — пробормотал Красников, — быстрее заработал? Ничего, ты у меня щенок, язык высунешь.

Но руки у него уже дрожали. Точность удара была потеряна. Давали себя чувствовать «глотки за шкафом».

Колька, как вьюн, вертелся со своими клещами. Через час Красников выглядел, как загнанная лошадь.

— Надо прекратить, — сказал подошедший к Зайченко, издали наблюдавший это состязание Глеб Дмитриевич, — загонит он мальчишку.

— Нет. Будет наоборот.

— Паренек надорвется!

— Вы ему помешаете в самом главном — он хочет сбить спесь с этого… Красников налакался и долго не продержится.

Положение явно склонялось в пользу Кольки.

— Раз, два! Раз, два! — в каком-то упоении, теперь уже вслух считал он, бросая огненные стержни.

Он засыпал лоток заготовками, и нервы у Красникова не выдержали.

— Хватит! — вдруг хрипло крикнул он.

— Еще гудка не было.

Но тут вмешались матрос и Михаил Федорович. Они оторвали Кольку от горна. Глеб Дмитриевич обнял его:

— Ты сегодня молодцом, юнга.

Матрос пожал руку Красникову и поблагодарил за работу. Тот немного пришел в себя, приободрился.

— Чего уж там, поднажал. Дело привычное.

— Вдвоем поднажали, — насмешливо поправил Каланча. — С Колькой.

Красников вскоре исчез.

— Он еще себя покажет, — задумчиво сказал Зайченко, прижимая к себе едва державшегося на ногах от усталости Кольку.

Михаил Федорович как в воду глядел.

Колька сидел на ящике у своего пресса убитый горем. Шел пятый день, как Красников не выходил на работу. Вначале подросток думал, что прессовщик заболел, но Груша ему сказал:

— Твой-то загулял.

— Как? — не понял Колька. — Что вы сказали?

— Запил твой «король». Ерундовый человечишко.

О том, что с прессовщиком происходит неладное, Колька заметил еще несколько дней назад. На работу «король» приходил с опухшим лицом, от него несло винным перегаром. Он перестал следить за прессом. Нередко они выпускали бракованные заклепки. Раза два с ним беседовал Глеб Дмитриевич. Красников держал себя вызывающе.

— Ученого учить — только портить!

А у Кольки душа болела. Кругом люди, как люди, работают, а их пресс стоит. Подростку казалось, что и он виноват в случившемся.

Вася и Наташа успокаивали его.

— Причем здесь ты, — говорила ему Наташа. — Ну, причем?

— Такую контру надо вон вышибить с завода, — говорил Вася.

Вечером к Кольке подошел Глеб Дмитриевич.

— Не пришел?

— Нет!

Глеб Дмитриевич в раздумье сощурился и, видно, приняв какое-то решение, ушел.

Удар последовал на следующее утро. Еще до прихода рабочих в цех, к прессу Красникова кто-то прикрепил рогожное знамя. Входившие в помещение рабочие молчаливо разглядывали его. Одни неодобрительно качали головой, но большинство приняло это, как должное.

— По заслугам!

— Допрыгался!

При виде «знамени» у Кольки потемнело в глазах, подкосились ноги. В голове все перепуталось. Привел его в себя Каланча. Вася с нескрываемым восторгом выкрикнул:

— Так ему, сычу!

Кольку словно ударило:

— Что ты болтаешь!

Наташа схватила Каланчу за локоть.

— Ведь Коля с ним работает…

Каланча вырвал руку.

— Причем тут он?

— Причем, причем!.. — с горечью заговорил Колька. — А притом, что я с ним работаю… Эх… — он с отчаянием оглянулся. — Кто бы это мог сделать? Неужели Глеб Дмитриевич? Зачем же так — разве справедливо?