Владимир Пистоленко - Товарищи

— Понимаю. Я и то стараюсь.

— Ну, вот что: ты из училища не торопись в литейку, мы лучше с Борисом и Колей здесь нажмем, а ты там не подкачай. Выступать в таком концерте не шуточное дело. Ведь это же почетно!

— Может, еще и не допустят.

— Почему пе допустят? — спросил Сережа.

— Скажут — плохо.

— А ты так пой, чтоб было хорошо. Не жалей голоса, он же тебе ничего не стоит.

— Я тебе, Горка, откровенно скажу, — скрытный ты человек. Как ты можешь молчать, когда у тебя такие новости? Это же так здорово, так хорошо! Одним словом, молодей!

— Знаешь, Борис, я не скрытничал, а как-то… боюсь, что ли… вдруг еще кто смеяться станет. Мазай и то вчера Лемешевым меня назвал.

— На дураков — ноль внимания: на то он и дурак, чтоб глупости болтать. Правильно, Борис?

— Конечно, правильно.

Разговор был прерван приходом Коли.

— Колька, все в порядке, дирекция разрешила дополнительные работы, — сообщил Сережа. — Сегодня и начнем.

— Ты как — можешь сегодня? — спросил Жутаев.

— Да я… да как сказать… и время, конечно…

— Ты что мнешься? Или уже передумал? — налетел на Колю Сережа.

— Может, и не передумал, почем ты знаешь? — возразил Коля.

— Коля, скажи, ты Мазая нигде не встречал? — схитрил Жутаев.

Коля нехотя сообщил: только что разговаривал с ним в красном уголке.

— Ну, тогда все понятно, — сказал Жутаев. — Но ты бы прямо говорил, как думаешь. Ведь насильно никто, тебя работать не заставит.

— При чем тут Мазай? У него своя голова, а у меня своя. Он одно думает, а я, может, совсем другое.

Коля никогда не отличался красноречием. И сейчас он смешался, запутался, покраснел и выдал себя этим с головой.

Вечером, в условленный час, когда вторая смена вернулась домой, Борис и Сережа прошли в мастерские. Дверь литейки оказалась запертой. Большие окна были темны.

Мазай издали заметил ребят и притаился на загрузочной площадке вагранки. Ему хорошо был виден двор, освещенный электролампой, сам же он был незаметен за кучами кокса, дров и чугунных чушек, подготовленных к завтрашней плавке.

— Топайте, топайте, ударнички! — злорадно прошептал он. — Поцелуйте пробой, да с тем и пойдете домой.

Ребята подошли к литейке и недоуменно остановились перед дверью.

— В литейке, по-моему, никого, — сказал Сережа. — Смотри — на двери замок, в окнах темно.

— Там и быть некому.

— А Мазай? Он же дежурный.

— Мазай во дворе где-нибудь. В цехе ему делать нечего.

— Ты, Борька, и вправду думаешь, что он будет сидеть, смотреть на нас и не работать?

— Вот увидим.

Жутаев потрогал дверной замок:

— Заперто, и Мазая нигде не видно. Здорово! Интересно — где же он?

Сережа рассмеялся:

— Вот это дежурный так дежурный! И цех утащить можно.

— А он ушел сюда из общежития?

— Давно уже. Может, по пути с кем встретился и заболтался?

— Не думаю, — усомнился Жутаев. — Насчет производства — он парень дисциплинированный.

— Нужно покричать. Может, пошел к дежурному другого цеха, да и сидит там.

Приложив ладони ко рту, Сережа, как в рупор, прокричал:

— Васька! Ма-зай! Вась-ка! Ого-го-го! Где ты?

Мазай не откликался. Сережа сбегал к дежурным других цехов, но Васьки нигде не было.

— Главное, цех закрыт. Можно бы работать, а так только зря время пропадает.

— Садись, Сережа. Придется подождать. Не исчез же он, в самом деле. Должен когда-нибудь прийти.

Мазай готов был уже объявиться, но решил немного послушать: о чем они будут говорить? Он уже заметил, что отношения между Жутаевым и Сережей становятся дружескими. После недавней ссоры с Мазаем, когда Васька сказал, что на дружбе ставит крест, Сергей не отшатнулся от него, но Мазай видел, что тот все чаще бывает с Жутаевым. О чем же разговаривают эти новоявленные друзья? Наверно, о нем, о Мазае. Васька прислушался.

Внизу разговаривали негромко, и Мазаю пришлось напрягать слух, чтобы ничего не пропустить. Но разговор оказался неинтересным. Сначала Сережа рассказывал, как учился в семилетке, а потом начали говорить о том, кто как учит уроки. Сережа спросил, сколько раз Борис прочитывает текст урока.

— А я не считаю, — ответил Жутаев. — Иной урок с одного раза запоминается, а бывает и так, что десять раз прочтешь, а рассказать, что прочитал, не сможешь — потому что не понял. Это, конечно, когда учишь, а сам о чем-нибудь думаешь. О постороннем. С тобой так случается?

— Ого, сколько угодно! Когда несерьезно учишь.

— В этом все дело. Я кончаю перечитывать, когда чувствую — все понятно, от начала и до конца. Вот закрою глаза и все вижу, о чем прочитал в учебнике.