Михаил Гринин - Пароход идёт в Ростов

Я нашёл их в салоне. Как им удалось проскользнуть на верхнюю палубу мимо бдительной проводницы, не знаю. Меня, например, проводница никак не хотела пускать и уступила, лишь когда я объяснил, что ищу беглецов.

Пока я обегал палубу, во мне всё кипело, я поклялся, что им несдобровать. Случайно я заглянул в окна салона и увидел их там. Я заскочил в салон, но так как треснуть по шее в таком приличном месте было невозможно, то я взял Саньку за руку и сладеньким голосом сказал:

— Пойдёмте, ребята, в каюту. Санька умоляюще посмотрел на меня:

— Ну минутку, вот только дядя ход сделает…

— Никаких «минуток», — отрезал я, но тут сам заинтересовался предстоящим ходом чёрных.

Играли двое мужчин: один — степенный, с одутловатыми щеками, в распахнутой полотняной куртке, другой — тощий, с большим кадыком, который то и дело катался под морщинистой кожей шеи. Прежде чем сделать ход, тощий нерешительно брался то за одну, то за другую фигуру, то за свой нос, потом сказал кисло:

— Эх, помирать, так с музыкой! — и сделал малопонятный ход.

Толстый насупился и зажал уши руками. Во рту у него торчала потухшая обмусоленная сигарета. Он, вероятно, немного выпил. Ход тощего был ему на руку, но он всё ещё колебался.

Женька зашептал что-то брату, тыча пальцем в шахматную доску. Санька кивнул и решил помочь толстому:

— Дядя, вон ферзь стоит, бейте его…

— Не мешай! — поморщился толстый.

— Ничего, ничего, пусть учатся, — поощрительно заметил тощий и снова взял себя за нос.

Всего лишь с минуту я раздумывал над чужой партией, но, оглянувшись, вдруг обнаружил, что Женька, только что шептавшийся с братцем около меня, исчез. Я выскочил из салона, готовый мчаться вниз, на грузовую палубу, но, к счастью, обнаружил беглеца у бака с водой. А когда я вернулся в салон, Санька стоял около пианино и опасливо поглядывал на толстого шахматиста, грозившего ему коротким мохнатым пальцем.

— Ты что опять натворил? — спросил я, выводя обоих сразу.

— Ничего, — невинно сказал Санька. — Говорю ему: «Бейте ферзя!», а он не бьёт, отмахивается от меня. Тогда говорю: «Ну, бейте слона!» А он кричит: «Не умеешь играть, не суйся с советами!» Тогда я говорю: «Сами не умеете играть, а ещё шахматист называется!» Тут он как вскочит…

Ну что после этого мог сказать я? Ничего. Но, спускаясь по лестнице, где нас никто не видел, дал хорошенько обоим братцам. Зато маме об их похождениях я не докладывал, а сказал, что мальчики чинно смотрели в салоне, как, дяди играют в шахматы.

Самым примечательным событием в начале нашего путешествия были, конечно, шлюзы Волго-Донского канала. Это зрелище собрало на палубе чуть ли не всех пассажиров. Было прохладно, лёгкий ветерок трепал волосы, ласкал лицо. Вода мелко рябилась. Чайки о чём-то жалобно перекрикивались. Белые ворота канала, как огромная триумфальная арка, гостеприимно пропустили наш пароход. Потом камера шлюза закрылась и стала заполняться водой. И огромный пароход, как лёгонькая пробка-поплавок, поднимался вместе с уровнем воды, пока палуба не сравнялась с береговыми тумбами.

Мама крепко держала братцев за руки, но Санька вывернулся и вознамерился перелезть через борт на берег канала. Разумеется, эта авантюра была пресечена в зародыше. А так как оба братца захныкали, то мама поторопилась увести всех в нашу «детскую» каюту, едва пароход вышел из шлюза на прямую зеленоватую ленту канала.

Я только успел заметить, что вода в канале сильно отличается от волжской. А позже, когда мы миновали седьмой шлюз, мне сказали, что вода в канале не волжская, а донская, зеленоватая, более прозрачная, чем в Волге.

Вернулись мы вовремя, Ленчик уже раскрыл глазёнки и, не видя никого в каюте, собрался кричать. Мама подхватила его на руки и понесла умывать.

И тут на Натку напало уборочное настроение. А если ей захотелось убирать, чистить, подметать, лучше с ней не спорить.

— Уже насвинничали! — сказала она, делая изумлённо-испуганное лицо. — Всего ничего едем, а уже набезобразничали! Сейчас же убирайте! Будете мне помогать. Женя с Мишей, снимите постели, Саня, снеси рюкзаки и чемоданы в угол…

— Ишь ты! Чего глядишь ты! — ехидно сказал Санька с полки, посверкивая чёрными глазищами.

Хитрый Санька забыл, что мама вышла, и, когда Натка двинулась на него, заорал благим матом. Мама появилась на пороге с сияющим розовым Ленчиком.