Михаил Гринин - Пароход идёт в Ростов

— А ну тихо! — маминым тоном сказала Натка. — Не разбудите Ленчика! Сейчас будем завтракать!

Вот тут я в полной мере оценил, что значит иметь такую сестру. Она не стала горевать или бегать кому-то жаловаться, а просто взяла на себя мамины обязанности. И странное дело: если при маме братцы вечно спорили с ней да и я разговаривал с ней тоном старшего, то сейчас все мы безропотно, наоборот — даже с радостью подчинились ей.

Натка заставила братцев убрать постели, расстелила газету и извлекла остатки нашей провизии. Всего у нас оказалось меньше полсайки хлеба, четыре помидора, два яйца и ещё не тронутые два килограмма пряников. Один из них упал на пол со стуком падающего камня. Санька быстро поднял и хотел раскусить, но не тут-то было.

— Да его и есть нельзя, — обиженно сказал он, кидая пряник на столик, — он как железный…

Натка метнула на меня странный взгляд и тоже попыталась надкусить.

— Ну, удружил, братик, — сказала она тихо, и мне захотелось провалиться сквозь пол. — А я-то на них рассчитывала…

— Надо попробовать размочить их, — пробормотал я. — Не каменные же они в самом деле. Размокнут, и можно будет грызть.

При маме Натка вдоволь бы поиздевалась надо мной за такую покупку. Но сейчас она словно выросла на наших глазах. Не сказав ни слова, она достала кастрюльку из-под жаркого и отправилась её мыть. Вернулась она с водой из бачка и сразу же приступила к кормёжке. Одно яичко и помидор вместе с кусочком хлеба она отложила для малыша, второе яйцо облупила и разделила братцам. Им же достались остальные помидоры и хлеб.

— Мы с тобой и на пряничках проживём, — сказала она и храбро обмакнула один из них в воду. — Давай ешь! Кстати, денег у тебя сколько осталось? Всего тридцать копеек! Ой-ё-ёй! А ты не знаешь, когда мы приедем? Утром?.. Что же делать? Ведь до утра они три раза поесть захотят…

Я не ответил. Почему-то я уверовал, что с Наткой мы не пропадём. Гораздо больше я волновался за маму. Как она сумеет догнать нас? Я представлял себе, как она переживает беду. Её воображение может нарисовать всяческие ужасы, которые могут случиться с нами. И я дал себе слово до приезда не спускать ни на минуту глаз с братцев.

Пряники размокали плохо, но есть их с трудом всё-таки было можно. Правда, вкус становился какой-то противный. Расправившись с помидорами, братцы тоже стали размачивать пряники и, конечно, сразу налили на столик, за что словили от Натки по рукам. Но даже не пискнули. Знают, что не у кого искать защиты.

Мы ещё не успели позавтракать, когда в каюту вошла проводница.

— Ну что, не нашлась ещё ваша мама? — сказала она неожиданно ласково. — Не горюйте, ребятки, не пропадёт мамка, на худой конец, следующим пароходом доедет.

Она расспросила, будет ли кто встречать нас, потом сообразила, что пряники — наша единственная еда, всплеснула руками:

— Ой, ребятушки, ведь у меня картошка в мундире сваренная, рассыпчатая, вкусная! А ну погодьте с пряниками!

Натка из вежливости стала отнекиваться, но проводница, не слушая её, проворно принесла солдатский котелок с дымящейся картошкой, здоровенную луковицу, полкаравая круглого чёрного хлеба, соли и брусочек розового сала.

— Ну, хлопчики-ребятушки, давай раздевай картошку! — воскликнула она и положила перед братцами по большой картофелине.

Мальчики не заставили себя упрашивать и, обжигаясь и дуя на пальцы, стали лупить картошку. А проводница, должно быть не хотевшая нас смущать, ушла, попросив вернуть ей потом котелок.

Не кому иному, как проводнице, мы обязаны и тем, что чуть ли не весь пароход узнал о нашей беде. Мы только-только прикончили картошку с салом, как в «детскую» каюту началось паломничество. Первой явилась худенькая маленькая женщина в белом платочке, которую я видел у дверей соседней каюты. Она ничего не сказала, погладила братцев по головке и положила перед ними по яблоку. Потом так же молча ушла.

Мы с Наткой переглянулись, но обменяться мнениями не успели. Целая группа женщин зашла в каюту и засыпала нас вопросами. Они перебивали друг друга, обещали помочь сойти с парохода, надавали нам целую кучу советов, а когда проснулся малыш, прямо-таки зацеловали его. Если б мама была здесь, он вряд ли позволил бы такое вольное обращение с собой. А сейчас спокойно переходил из рук в руки и даже не хныкнул.