Ребята навели порядок в кабинете, высыпали на улицу Горняков и не заметили, как очутились на площади Труда, а потом на большом пустыре, который надо было пересечь. Они шли, окружив Николая Павловича и Романа, и наперебой выкладывали все, что знали о новом рудничном строительстве. Сейчас всех занимал вопрос, скоро ли вернется самолет Ново-Железногорского металлургического завода, на котором в Москву вылетели инженеры хлопотать о траншее. Ведь каждый час был дорог.
— Пань, наверно, за траншею твой отец возьмется? — сказал один из братьев Самохиных.
Еще несколько дней назад Паня не удержался бы от задорной похвальбы: «А то кто же?», но теперь он неохотно ответил:
— Будет приказ по руднику, тогда узнаешь.
Вадик засеменил рядом со своим другом и спросил шопотом:
— Помнишь, Пань, ты в карьере сказал Федьке Полукрюкову, что всю коллекцию ему отдашь, если Степан хоть раз сработает вровне с твоим батькой? Помнишь, да?
— Так что? — поморщился Паня.
— Очень просто! Я через ребят вызываю Федьку на спор. Если до Октябрьского праздника Степан ни разу не догонит Пестова, так Федька, понимаешь, отдаст нам половину своих книжек. А у него книг много… Только Федька не соглашается, даже говорить со мной не желает, гордый глинокоп. Давай при ребятах со всех боков прижмем Федьку, чтобы ему некуда было податься.
— Ты это забудь! — осадил своего беспокойного друга Паня. — Ясно, что до праздника и никогда никто с моим батькой не сравняется… Знаешь, как батя будет на траншее работать! По-скоростному…
— Так это же хорошо, Пань! Мы Федьку обспорим еще лучше, чем Генку Фелистеева… Ну, если ты не хочешь, так я сам заспорю на половину коллекции.
— Коллекция не делится, потому что я главный добытчик. И ты не смей споры затевать — наспорился уже, хватит!
— Прошу вас меня не воспитывать, не очень-то вы для нас большая шишка! — встал на дыбы Вадик.
Они разошлись, недовольные друг другом.
Второй карьер вплотную примыкает к высокой горушке, на вершине которой стоит одна-единственная толстая и искривленная сосна с пышной шапкой хвои. Это и есть Крутой холм.
— Ура! — закричали ребята и пошли приступом по бугристым склонам холма, изрытым дождевыми промоинами.
Наградой за этот штурм послужила широкая панорама.
У подножия холма во втором карьере грохотали экскаваторы и гудели паровозы, дальше виднелись здания на площади Труда, а еще дальше сияла синева заводского пруда. По другую сторону холма раскинулась долина реки Потеряйки, изрезанная серебряными протоками и сверкающая прибрежной зеленью, а за долиной далеко-далеко уходила волнистая тайга, скрывавшая под вековечными зарослями округлые Уральские горы.
Ребята заговорили о переменах, которые на их памяти произошли в этих местах.
— Никакого карьера возле Крутого холма не было, а был просто пустырь, — сказал Вася Марков.
— И на нем наша коза паслась, — вспомнил одни из братьев Самохиных.
— Это разве карьер! Через три года он первому карьеру не уступит, — сообщил Егорша. — Брат говорит, что возле пруда и за прудом столько руды, что навсегда железногорским домнам хватит.
— А на площади Труда высокая Рудная горка была, — взглянул с хитрой улыбкой на Паню Вася Марков.
Но впервые Паня не воспользовался удобным случаем напомнить, что это его батька, и никто другой, срыл горку.
— Возле рудоуправления скала стояла, тонкая, как карандаш, — продолжил эстафету воспоминаний Вадик. — Я на нее сколько раз лазил. Шоферы попросили, чтобы скалы не было, и взрывники ее на кусочки разнесли, пожалуйста!
Издали донесся мягкий рокот и стал быстро приближаться. В глубине синего неба появилась блестящая точка.
— Заводской самолет, — определил зоркий Егорша. — Наши из Москвы вернулись!
Серебристая птица проплыла над Крутым холмом, пошла на посадку и скрылась из глаз.
— Уверен, что они привезли важные новости, — сказал Николай Павлович.
Вадик топнул ногой:
— Крутой холм пополам треснет, сквозь него траншея пройдет.
— А там построят железную дорогу. — Егорша широким жестом провел невидимую черту от Крутого холма по долине реки Потеряйки.
— Однако может случиться так, что новые перемены начнутся здесь раньше, чем мы увековечим для краеведческого кабинета Крутой холм в его нынешнем виде, — напомнил Николай Павлович.
Тотчас же Роман стал щелкать своим аппаратом в сторону Потеряйки, потом, сопровождаемый шумливыми советчиками, со всех сторон снял Крутой холм и в заключение скомпоновал, как он выразился, живописную группу из всех участников прогулки и щелкнул пять раз подряд.
Читать дальше