Иосиф Ликстанов - Первое имя

Не скоро еще после этой беседы Паня позвонил Вадику, но зато одним духом сообщил ему много новостей:

— Вадь, а я с Геной совсем помирился. И ты помиришься. Знаешь, мы такую коллекцию для Дворца культуры придумали, как «Малахитовая шкатулка»… Мы сейчас с Геной и Федей на Гранилке были, и Николай Павлович тоже пришел. Столярная мастерская для коллекции горный деревянный хребет сделает. Приготовишь уроки — и беги ко мне, все расскажу!

— Не могу, Пань! Уроки я уже выучил, потом приехал папа, принял ванну, а я потер ему спину, и он за это сделал мне в ванне доклад. Сегодня машина Пестова выдала еще четыреста кубометров долга. Так и гребет, так и гребет! Я на Крутой холм бегу. Пойдем вместе!

— Хитрый, ты за меня уроки сделаешь, да?.. И ты тоже, положим, сразу на Крутой холм не пойдешь. Иди сейчас к Гене, помирись с ним.

— Хорошо… — угасшим голосом ответил Вадик.

— Ножик ему отнеси, а он тебе твои книжки отдаст… Чего ты молчишь? Ты меня слышишь? — Паня подул в трубку.

— Пань, не дуй в трубку, а то у меня в ухе трещит, — захныкал Вадик. — Я тебя и так слышу…

— Да, отдашь ножик! — безжалостно повторил Паня. — Потом представишь Ираиде Ивановне, как котенок ночью ловил мышей и наткнулся носом на ежа. Можешь и Моньку с собой взять, дрессированные фокусы показывать. Ираиде Ивановне полезно, чтобы шума было больше, так что ты постарайся… Ну, чего ты так кряхтишь? Ножика тебе жалко, да? Скажи хоть слово, так сразу пожалеешь!

— Пань, ты, пожалуйста, не думай, будто я не понимаю. Я отдам ножичек и все сделаю… мне не жалко… — заверил его Вадик и а опровержение этих слов шумно втянул воздух носом.

— «Ах-ох»! — передразнил его Паня. — Не плачь на телефонный аппарат — испортится…

— А ужа можно Ираиде Ивановне принести в гости? — угрюмо спросил Вадик.

— Ужа не надо. Ты же знаешь, что женщины глупо боятся ужей. Ну, пока!

И Паня подул в трубку.

На минуту оторвавшись от работы, Паня окидывает взглядом краеведческий кабинет.

Фабрика, да и только! За овальным столом работают кружковцы. Крак! Это Коля Самохин расколол щипцами камешек и внимательно рассматривает излом. И тукают молоточки, и повизгивают напильники, обрабатывая камешки.

На простом сосновом столе возвышается Уральский хребет. Конечно, он значительно меньше настоящего: высота главной горы всего семьдесят сантиметров, а две другие горы, отделенные от нее неглубокими перевалами, еще ниже. И этот хребет пока не каменный, а деревянный. Все деревянное — скалы, уступы, обрывы. Но вскоре клей прихватит к дереву образцы минералов, и горы станут настоящими.

Сегодня начнется монтаж Уральского хребта. На электрической плитке разогревается клей, а Вася Марков растирает в ступке обожженный вермикулит, превращая его в перламутровые хлопья. Этот блестящий радужный снежок ляжет между образцами минералов и скроет клеевые мазки на дереве.

Вдоль стола прохаживается Николай Павлович. Одному кружковцу поможет разметь полупрозрачный асбест в пушистую белую кудель; другому посоветует, как лучше расколоть камешек; побеседует с умельцами электрокружка, которые взялись электрифицировать коллекцию; заглянет к искусникам изокружка. Они устроились за шкафом самоцветов и готовят чехол для коллекции. Каркас чехла ребята выгнули из толстой проволоки по форме деревянного горного хребта, обтянули плотным холстом и расписали холст под дремучую тайгу.

По мнению Пани, самая интересная работа досталась ему. Он вынул из грота Медной горы заднюю фанерную стенку и тонкой ножовкой вырезал в ней гнезда для самоцветов, а помогал ему Гена: шаркая напильником, он убирал острые закраины кристаллов.

Работали они молча.

Странная штука — дружба! Сломали ее когда-то мальчики горячо, бездумно, а как медленно и трудно она восстанавливается. Вот уж и помирились Пестов и Фелистеев, нашли общее дело, в котором не могут обойтись друг без друга, проводят иного времени вместе, а все-таки между ними остался холодок. Федя считает, что виноват в этом прежде всего Гена: «Гордый он, все не может забыть, как ты верх взял». Неужели так и есть, неужели можно так упорно думать об одном и том же? И сейчас задумался Гена, низко опустились длинные ресницы.