Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем

— Не могу, — выдохнул он. — Сейчас отпущу.

— Эй-ей-ей!

— Юрка, отходи!

Юрка испуганно дернул ногу и вытянул ее из грязи, но без сапога.

— Ой! — крикнул Валерка, и тотчас ведро плюхнулось в жижу.

Были у Юрки чистые штаны, и не стало чистых штанов. Не стало и сапога — его ведром вбило в грязь.

— Елки! — сказал Юрка. — Не мог удержать! Что мне теперь, босиком тут сидеть?.. Подтяни-ка чуть-чуть.

Юрка выудил сапог из-под ведра. Голенище сжалось гармошкой, замазалось. Мальчишка с трудом обулся и сказал:

— Лучше через десять ведер переменимся.

Он убрал лопатой изрядную часть грязи. Лишь тогда Валерка осилил груз и, согнувшись дугой, поволок ведро в сторону. Юрка осторожно, точно боясь укуса, обшарил сумрачные стенки колодца. На уровне груди они были еще сухие, но ниже появлялась осклизлость. Сапоги наполовину утонули в густом месиве, и, кажется, постепенно их всасывало глубже. Если так стоять долго, то можно погрузиться по горло, как в трясину. Юрка вздрогнул.

— Эй, Валерка, ты чего долго?

— Сейчас.

Валерка мучился, потому что грязь не вываливалась. Он и катал ведро, и лупил по бокам пятками, наконец перевернул вверх дном и несколько раз стукнул по дну каблуком сапога. Безрезультатно. Не зная, что дальше делать, он сдвинул к локтю рукава и руками стал выгребать холодные липкие комки.

Дело наладилось. Но от рук загрязнилась веревка и заскользила. Поэтому ведро, прежде чем попасть на помост, частенько устремлялось вниз и замирало перед Юркиным носом.

Через десять ведер мальчишки поменялись местами. Юрка сразу же понял, что наверху работать интереснее. Только веревка вот предательски скользит. Была бы цепь — хватался бы за звенья. Юрке пришла в голову мысль. Он задержал ведро и принялся навязывать на веревке узлы через полметра.

— Чего ты там? — спросил Валерка, подняв лицо.

Юрка случайно спихнул с плахи ошметок грязи. Ошметок упал Валерке на лоб и прилип.

— Ладно-ладно, — проговорил Валерка, — я тебе тоже закачу.

Юрка не услышал друга и, кончив дело, столкнул ведро в колодец.

Вытаскивать стало удобнее.

Они менялись местами снова и снова.

Перебрасывая руки от узла к узлу, Юрка чувствовал прямо наслаждение. Он представлял себе, что, налегая на весла, четкими взмахами гребет на шлюпке.

Поясница заныла неожиданно. Юрка сморщился, прогнулся — позвонки хрустнули. И сразу исчезли и шлюпка и весла, осталось только грязное, с помятыми боками ведро. Желание работать улетучилось моментально, словно его и не было.

— Валерка, хватит!

— Почему?

— Хватит. Надоело.

— Тебе осталось последнее ведро.

— Все. Я сматываю удочки.

Юрку сейчас не заставила бы никакая сила вытянуть еще ведро, ни какая сила. Пусть бы отец посадил его на сто киловатт-часов, на тысячу, он бы рукой даже не шевельнул. Вот до чего вдруг опостылела эта работа!

Когда Валерка выбрался на плаху, Юрка спросил:

— По-твоему, заметно нашу работу?

Валерка заглянул вниз, потом осмотрел кучки вынутого грунта, раскинутого где попало, и пожал плечами.

— Да-а, — вздохнул Юрка. — Нужно было нашу землю отдельно класть, чтобы виднее было. Ну ничего. Смотри, какие у меня руки.

— А у меня?

— А сапоги?.. Сразу видно, что работали. Давай ходить в грязных сапогах.

— Давай.

Подошла Василиса Андреевна и, радостная, стала хвалить ребят с оханьем и аханьем. Заглянула в колодец, ничего там не увидела и вроде как в удивлении всплеснула руками, а затем пригласила мальчишек в дом — пить чай с вареньем.

Польщенные, они слегка растерялись, но вторичного приглашения ждать не стали. Когда Василиса Андреевна поставила перед ними банку, повязанную тряпицей с буквой «г», что означало — «глубничное», Юрка вдруг подумал, что происходит что-то особенное, что-то небывалое до сих пор. Их с Валеркой угощают, их кормят не потому, что они проголодались и хотят есть, а потому, что они заслужили, заработали… Мурашки зашевелились у Юрки на лопатках. Он почувствовал, что в него входит странное ощущение собственной значимости. Получается, он не просто Юрка Гайворонский, умеющий делать клетки, таскать из соседских огородов подсолнухи и кидаться на уроках галошами, не просто бесшабашная голова, но еще и человек, могущий сделать что-то нужное, за что люди и угостить его не прочь.