Николай Печерский - Жаркое лето

— Ким, вставай! — сказала Марфенька.

На лице Кима не дрогнула ни одна жилка.

— Не встанет! — сообщил Гриша. — Я его знаю.

Пыхов Гриша в самом деле знал брата и видел его насквозь.

Когда Гришу отправили в первый класс, ушел тайком в школу и Пыхов Ким. Учитель с трудом выдворил самозванца и сказал, чтобы и духу его в классе не было. Ким обиделся, но все равно решил не сдаваться и не уступать брату, который почему-то родился на год раньше него.

Когда Гриша садился дома за уроки, Ким устраивался напротив и вместе с ним грыз гранит науки. Так они вместе научились читать. Была между ними только одна небольшая разница: Гриша читал книгу как все люди, а Ким — шиворот-навыворот.

Долго потом пришлось маяться учителю. Отвернется на миг, а у Пыхова Кима уже букварь вверх ногами.

Не забывал Ким первой науки и сейчас. Он с удовольствием читал на досуге книгу запрещенным методом, а в классе без труда списывал с тетрадок ребят, которые сидели сзади него.

Марфенька и Ванята принялись изо всех сил будить Кима. Они толкали его под бока, дергали за ногу, подымали на попа. Ким сидел на кровати, не раскрывая глаз, а когда от него на минуту отступали, снова валился набок.

Но в мире нет ничего невозможного. Пыхов Гриша помозговал и нашел все-таки выход. Он подошел к кровати, наклонился к Киму и голосом суровым и решительным прокричал:

— Пыхов Ким, к доске!

Ким моментально вскочил. Ошалелым взглядом начал искать классную доску. Но потом все понял. И не обиделся, а только чуть-чуть поворчал на брата. И вообще Ким не стал волынить и сразу согласился идти на ферму, добровольно прекратил забастовку.

Вскоре вся бригада была в сборе. Сзади всех плелся правнук деда Егора Сашка Трунов.

Они шли на ферму полевой тропкой. Справа и слева колосилась, желтела на глазах пшеница, летали наискосок юркие длиннохвостые касатки. Вдалеке среди хлебного разлива маячил высокий серый памятник. Ванята был на ферме ночью и памятника этого не заметил.

— Кому это? — спросил он Марфеньку.

— Саше, — тихо сказала она. — Пять танков он подбил. На этом месте… Пойдем… цветочки ему положим.

Марфенька свернула на узенькую боковую тропку, пошла по ней, раздвигая колосья руками.

Саша стоял на высокой каменной глыбе. Он был похож на мальчишку в своей распахнутой на груди гимнастерке, с короткой челкой волос над крутым упрямым сводом лба.

— Он здешний? — спросил Ванята.

— Не… никто не знает. Спрашивали, а он уже ничего не мог сказать. Только сказал «Саша» — и все… Может, это и не его имя. Может, это его девушка. Но мы все равно Сашей зовем. Это наш Саша…

Марфенька наклонилась, сорвала белую с желтым сердечком ромашку.

— Ты тоже рви, — сказала она.

Ванята набрал букет из ромашек и сизых степных колокольчиков, положил возле серого тяжелого камня. Постояли все немного у Сашиной могилы, помолчали и снова двинулись в путь.

Ферма была уже рядом. На водокачке татакал мотор.

Мать стояла возле коровника и ждала ребят. Ванята подошел к ней строгим степенным шагом и, сдерживая радость, сказал:

— Всю бригаду тебе привел. Всех до одного…

А на ферме уже дым стоял коромыслом. Стучали топорами плотники; колхозники, закрыв носы платками, сваливали в яму белую едкую известку. Двери коровников были распахнуты настежь. Телята бродили в длинном загоне, грелись на солнце.

Ванята подошел к загородке, протянул белому с рыжей звездочкой на лбу теленку комочек серой ноздреватой соли. Теленок облизал соль и Ванятины пальцы, преданно посмотрел на него круглым фиолетовым глазом.

Наверно, он помнил темную ночь, мокрый холодный дождь и мальчишку, который спасал телят от беды. Помнил, но не мог, конечно, ничего сказать…

В конце огорода среди капустных грядок стоял заброшенный колодец. На деревянном, потрескавшемся от времени и зноя вороте висела, теперь уже без всякой надобности, веревка с ржавым крючком на конце.

Воду из колодца не брали уже полгода. В селе провели водопровод, поставили возле дворов чугунные колонки с кранами и короткими тугими рычажками.

Председатель колхоза несколько раз предлагал тетке Василисе засыпать колодец, но она не разрешала и однажды прогнала прочь пришедших с лопатами землекопов.

— Идить, идить, хлопчики! — сказала она. — Не вашего це ума дело. Ишь чего придумали!