Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

Я с одной стороны сидел, ребята с другой, спинами ко мне.

Сижу я, ногами мотаю. И вдруг — раз! — нога моя между спицами попала. «Ой, нога!» — закричал я.

А друзья подумали, что я снова песню запел, да как подхватят: — «Ой, нога-а, нога-а…» — Я кричу, а они поют. Я кричу, а они поют.

Хорошо, что кобыла Муська была такая музыкальная, не зря вторым голосом ржет — услышала, что я как-то не так пою, фальшивлю, остановилась, голову назад повернула. Это и спасло мою ногу. А то бы остался хромым на всю жизнь.

После этого пение я бросил и артистом уже больше быть не хочу, — махнул я рукой и сел.

То ли вправду всем понравилось, то ли они сегодня были такие добрые, но все так весело смеялись и так дружно хлопали в ладоши, что я покраснел. — Молодец! — Молодец! — Молодец! — раздавалось отовсюду.

Но один «молодец» был мне особенно дорог. Его сказал Игорь Дмитруха. И по глазам я видел, что он не лукавил. И так он был мне симпатичен в этот миг, так симпатичен! Ну, дразнил он меня когда-то «Мухою», ну, издевался! Ну и что? Я уже об этом забыл. А как он туфельку той девочки из0под колеса выхватил! Вот этого я не забуду никогда. Тогда я ему искренне сказал «молодец», а теперь он мне… Словно поквитались.

И еще один «Молодец» был мне очень приятен. Его сказала Туся Мороз. Правда я не слышал и из-за шума услышать не мог — она далеко от меня сидела. Я прочитал по её губам и по глазам…

И Валера Галушкинский, Лёня Монькин, и Спасокукоцкий, и Кукуевицкий, и Люба Присяжнюк, и Надя Травянко, и все-все смотрели на меня и смеялись. Но это уже был совсем не тот смех, как тогда, когда я был Мухою. Это совсем не тот смех!

Если самая большая в мире радость, которая переполняет тебя, переливаясь через край, называется счастьем, то, значит, я был счастливым в эти минуты. Как я им все был благодарен!

Что мне говорили, как меня хвалили, пересказывать не буду. А то еще скажете, что я обыкновенный хвастун. Просто так случилось, что я первый выступил со своим номером, отважился, поэтому меня и хвалили.

То, что я им рассказал, я не сам придумал, и такого со мной по-настоящему не было. Это я в старой подшивке журнала «Пионерия» когда вычитал, но, пересказывая, немного изменил, к себе примерил.

После меня выступала Таня Верба. пела. Очень хорошо пела. И хлопали ей не меньше, чем мне. Потом Виталик Дяченко читал стихи. И ему и тоже аплодировали.

А потом Спасокукоцкий и Кукуевицкий показали акробатический этюд. Правда, не совсем удачно. Спасокукоцкий забрался на плечи Кукевицкому, но тот не выдержал и упал. И Спасокукоцкий шлепнулся на пол. Однако они не растерялись, а сделали вид, словно так и нужно, будто-бы этюд был юмористический. А потом начали говорить, кто кем будет.

Ну. Сурен, Таня Верба и Виталик Дяченко, ясное дело, артистами. Меня как-то по инерции тоже в артисты записали. Я не стал очень спорить, пусть считают: клоуны — тоже артисты.

Игорь Дмитруха сказал, что он, наверно, будет пограничником, начальником заставы.

Валера Галушкинский еще с детского сада мечтал стать капитаном дальнего плавания.

Спасокукоцкий и Кукуевицкий собрались в космос, они не сомневались, что станут космонавтами. Небольшие, крепенькие, собираются спортом заниматься — как раз то, что надо.

Лёня Монькин интересовался филателией, то есть собиранием марок, и поэтому решил связать свою жизнь с магазином «Филателия» — хотел быть директором этого магазина. Тут Александр Иванович не выдержал:

— Ты смотри! Одни артисты и космонавты! Еще и директор! И ни одного рабочего. А кто же вас, артисты, кормить и одевать будет? Да и в космос вас еще запустить надо. Кто это будет делать? А? Ну, артисты!.. Все опустили глаза. И правда, вышло как-то не так.

Время так быстро бежало, что мы не успели оглянуться, как надо ехать к Бондаренко за родителями Сурена, за вещами, а потом в аэропорт Борисполь. Ехали на том самом студийном автобусе. Все решили провожать в аэропорт. Только несколько учеников, у которых были важные причины, а также Ольга Степановна и Ирина Владимировна, которые куда-то спешили, вышли по дороге.

После того как в автобус подсели Бондаренко и родители Сурена, стало еще веселее и шумнее. Всю дорогу папа Сурена и Бондаренко обнимались друг с другом и режиссером Виктором Михайловичем, и то и дело порывались петь. Но ни одной песни так и не спели.

Таких шумных проводов Бориспольский аэропорт, наверно, давно не видел и не слышал.

— Тихо! Тихо1 Мы не услышим, как объявят посадку на наш самолёт! — время от времени кричала Лина Митрофановна. Она почему-то считала себя главной ответственной за проводы.