Кадзуми Юмото - Друзья

— А ты что?

— Я подумал, что никогда не готовил сашими из говорящего палтуса. Да и вообще, я из палтуса еще ни разу сашими не делал. Поэтому я сказал ему, что должен вернуться и научиться. А когда научусь, спасу дочь морского царя.

— И что потом?

— А потом я очнулся.

— Ясно.

В тот день, когда Ямашта научится делать сашими из палтуса, он наверняка вспомнит этот свой сон.

— Хорошо, — сказал Кавабэ, — хорошо, что ты все-таки вернулся!

— Да, — Ямашта передернул плечами.

Внизу прогрохотала очередная электричка.

— Умереть гораздо проще, чем кажется. Ты так не считаешь? — Кавабэ посмотрел на меня. — Можно попасть в аварию, или на тебя что-нибудь сверху упадет, когда ты будешь идти мимо стройки, или в бассейне вот так вот утонешь, и все.

— Или споткнешься, упадешь и голову разобьешь, — сказал я. — Или в разборку мафиозную попадешь случайно, и тебя застрелят.

— Или рыбой фугу отравишься, — добавил Ямашта.

— Я ни за что в жизни не стану есть фугу, — сказал Кавабэ. — Но, честно говоря, это вообще чудо, что мы еще живы!

Я вспомнил, как на уроке природоведения нам показывали фотографию яиц, которые откладывает бабочка. Бабочка откладывает десятки и сотни яиц. Но из всего этого количества получается всего одна бабочка. А иногда и вовсе ни одной. Личинок съедают другие насекомые, или они сами умирают от холода или голода, если не находят подходящих листьев, чтобы питаться. Как будто они и родились-то только для того, чтобы умереть.

— В самой смерти нет ничего странного, — сказал я. — Все в конце концов умирают.

— Угу, — Кавабэ согласно кивнул.

— Но все-таки умирать страшно. Правда?

— Угу.

— Вот это как раз очень странно. Если все равно все умирают, так почему же тогда все боятся смерти? Этого я не понимаю. И, наверное, не пойму, пока сам не умру.

— Я боюсь, — тихо сказал Ямашта, — боюсь, когда думаю о том, что умру, так и не научившись делать сашими из палтуса. Я бы все-таки хотел сначала научиться.

Но, скажем, после того как я научусь — неужели мне будет все равно, когда умереть? Даже не знаю…

Интересно, а я когда-нибудь научусь чему-нибудь такому, чтобы после этого почувствовать, что мне не жалко умирать? Как бы мне хотелось, чтобы в моей жизни была такая цель — тогда даже если я ее и не достигну, то хотя бы буду знать, что она есть. А иначе зачем вообще жить?

Началась вторая неделя августа. Над городом бушевал тайфун. В те редкие минуты, когда прекращались завывания ветра, было слышно, как барабанит в стекло дождь.

Автобусы не ходили, поэтому в летней школе объявили каникулы. Я сидел, приплюснув нос к оконному стеклу, и смотрел на улицу. Казалось, что город проглотило гигантское чудовище. Полдень, а снаружи клубится серый сумрак. На улице — ни души. Мимо окна, как сноуборд, скользящий по невидимому склону, пронеслась сорванная ветром небольшая вывеска.

— Мама.

Мама заснула, сидя на диване.

— Мама!

Она плохо выглядит. Лицо такое усталое. Может быть, это из-за волос? Они падают ей на плечи, закрывая половину лица. Вчера ночью я проснулся оттого, что мама кричала. Прислушавшись, я услышал только невнятное бормотание — папа что-то говорил ей сдавленным шепотом. Но что ответила ему мама, я уже не слышал.

Я приблизил ухо к ее губам.

Раз, второй, третий, четвертый… От ее теплого дыхания ухо стало мокрым. В него будто задувал маленький ветерок, который щекотал меня и заставлял поеживаться.

В комнате очень тихо. Алюминиевая рама окна плотно закрыта. Кондиционер бесшумно охлаждает воздух. Я подумал, что мама может не проснуться, даже если сейчас наступит конец света. Так и будет себе спать, будто все это ее не касается. Как будто мы уже в могиле. Глубоко в прохладной земле, мертвецы с того света, прислушивающиеся к далеким, неясным голосам…

Я тихонько, чтобы не разбудить маму, вышел из комнаты. Открыл входную дверь, едва устоял под мощным порывом налетевшего ветра и побежал, словно ветер гнал меня куда-то.

Так я и думал. Дедов двор превратился в одну большую лужу. Из воды торчали только сорняки. Побитые дождем и ветром стебли космеи полегли в разные стороны. Наверное, им уже ничем не поможешь.

Несколько минут я стоял у забора. Дождь заливал мне глаза, я морщился, вытирал лицо рукой. Зонтик я, разумеется, не взял. А даже если бы и взял, вряд ли бы он мне сильно помог.

— Эй, ты чего, с ума сошел? Заходи быстро!

Я увидел деда. Он, приоткрыв дверь, выглядывал наружу через небольшую щель, сантиметров в десять. Лицо у него было сосредоточенное, зубы крепко сжаты — ему было нелегко противостоять сильному напору ветра.