Евгений Юнга - Кирюша из Севастополя

— Бомбежка, товарищ моряк, так что высовываться строго воспрещается, — шутливым тоном, однако решительно предупредил часовой, выступая навстречу Кирюше.

Тут только подросток опомнился. Присматриваясь к людям, сидящим вдоль стен главного коридора, он повернул обратно в глубь штольни.

Его маленькая фигурка с автоматом привлекала общее внимание обитателей подземного города. Женщины провожали его теплыми взглядами и — кто громко, кто шопотом — сердечно напутствовали. Он же всматривался в тысячи белеющих в полумраке лиц и, не встречая единственное, неповторимое родное лицо, все более удрученный шагал по коридору к подвалу Анненкова дома.

Неподалеку от подвала чья-то рука придержала подростка.

— Да это же Приходько! — изумленно произнес женский голос. — Конечно, он. Здравствуй, Кирюша!

Маленький моторист пристальнее вгляделся в полумрак и тогда разглядел двух женщин, прикорнувших на чемоданах и связках книг.

— Варвара Никитична! Это вы! — обрадовался Кирюша, узнав в одной из женщин директора десятой школы. — Так постарели!..

— Кирюша! — укоризненно протянула та и принужденно рассмеялась. — Женщинам никогда не говорят, что они старятся. Конечно, постарела, дорогой. А кто же не постарел за последний год! И ты повзрослел, хотя ростом и не прибавился… Вот ждем ночи. Ребята почти все эвакуированы, а теперь и нас увозят в Новороссийск. Что поделаешь… Как стемнеет, пойдем с Ольгой Борисовной в Камышовую, на пароход.

— А где Ольга Борисовна?

— Неужели не похожа? — вдруг отозвалась вторая женщина.

Подросток опешил. Своего классного руководителя Ольгу Борисовну он помнил совсем другой — молодой и красивой, а теперь она была такая изможденная, чуть ли не старуха.

«Только пенсне похоже», подумал Кирюша.

— Здравствуйте, Ольга Борисовна. Извините…

— Здравствуй, воин, — серьезно сказала учительница. — Ты что делаешь здесь?

Кирюша объяснил.

— Целый месяц не удосужился навестить! — попеняла она. — Разве не понимаешь, как беспокоится мать? Впрочем, все вы такие в этом возрасте. Ласки не признаете. Нежностями пусть девчонки занимаются, а вам некогда и не к лицу… Так ведь?

Из-за стекол пенсне был устремлен на него материнский укоризненный взгляд.

Выручила Варвара Никитична.

— Где же ты, Кирюша, воюешь?

— На сейнерах.

И он принялся рассказывать о ночной жизни маленьких суденышек, о походах в бухты переднего края.

Обе женщины слушали с напряженным вниманием. Ольга Борисовна дважды снимала пенсне и протирала стекла платком.

— Горжусь, милый, что ты мой ученик! — произнесла она, когда Кирюша умолк. — Ну, иди, иди, ищи маму. И пусть счастье не изменяет тебе.

Ольга Борисовна притянула его к себе и крепко поцеловала в лоб. Кирюша поспешно высвободился.

— А со мной попрощаться не хочешь? — Варвара Никитична опять придержала его и прикоснулась сухими губами к щеке. — До свиданья, дорогой. Рада, что повидала тебя.

Маленький моторист козырнул обеим женщинам и заторопился дальше. Ощущение беспокойства попрежнему не покидало его.

Он выбрался из штольни в подвал и, став рядом с часовым у выхода на берег Артиллерийской бухты, обвел ищущим взглядом места недавнего детства.

Огромный семиэтажный корпус Анненкова дома одиноко возвышался над развалинами. Немцы щадили его, вероятно, потому, что он служил ориентиром для них, зато окружающие его кварталы были почти неузнаваемы. Обломками был засыпан и берег Артиллерийской бухты, где раньше пестрели бесчисленные ларьки базара, у которого начиналась Мясная улица.

Озираясь вокруг, Кирюша сравнивал все, что представало перед его тоскливым взором, с тем, что неизгладимо запечатлелось в воспоминаниях счастливого детства. Вроде и не бурлила здесь жизнь. Только солнце, благословенное солнце Черноморья сверкало ослепительной рябью на штилевой поверхности бухты, где Кирюша вместе со своими сверстниками учился плавать и доставать с морского дна желтый песок.

Дощатые стены ларьков базара и длинные столы рыбных рядов были разметаны взрывными волнами по берегу и валялись на спуске Мясной улицы вперемешку с почерневшими кирпичами известняка.

Кирюша перебежал пустырь между домом Анненкова и Мясной улицей и, замедляя шаги, приблизился к лабиринту развалин.

Кое-где из хлама и золы выдавались ступени крылечка, обводы каменного фундамента, по краям которых уже пробивались ростки зелени; виднелись кухонные плиты, искривленные, сплюснутые кровати, воронённые жаром чугунные горшки.