Евгений Юнга - Кирюша из Севастополя

Настороженный слух Кирюши уловил в шуме прибоя на скалах и в пронзительных дуновениях ветра над балкой нарастающие шорохи движения человека. Кто-то пробирался неподалеку по дну балки, раздвигая кусты держидерева.

Размышлять было некогда. Кирюша навел автомат в гущу кустов, откуда слышались шорохи, но тотчас обрадовался гудящему шопоту рулевого:

— Да ну тебя! Это же я, Кеба!

— А чего не разбудил?

Кеба, сопя, протиснулся внутрь пещеры и растянулся на травяном ложе.

— Погоди серчать. Вакулин приказал, так что с претензиями вали до него.

Серое пятно входа заслонила фигура Федора Артемовича. Уловив адресованные к подростку последние слова рулевого, он весело сказал:

— Разрешите доложить, Кирилл Трофимович? Действовали в точности по вашему плану: накидали в нее камней чуть не тонну — ни фрицы, ни скрипачи не отыщут. Теперь поснидаем, чем снабдил начпрод, и шагом марш. Уже светает. Роба высохла?

— Не совсем, — огорченно ответил Кирюша.

— Ну, не беда. На ветру в два счета высушишь, а на всякий случай, чтобы не простыть, хлебнешь глоток спирта. Сейчас захворать — вроде как в плен сдаться.

Федор Артемович развязал рюкзак и начал рыться в нем, поочередно извлекая консервы, флягу, подмоченные при аварии шлюпки сухари и галеты, вслух подсчитывая запасы продовольствия, взятого на дорогу.

— Имеем в наличии шесть банок с тушеной говядиной, сгущенное молоко вместо сахару, пять пачек галет, два кило сухарей и литр доброй горилки, от которой очи на лоб вылезают. Маловато, но рассчитывал на себя, а не на троих. Банку предлагаю, не сходя с места, прикончить, пачку галет и по сухарю схарчим, как миленьких, по глотку причастимся — оно и в норме. Две банки и половину галет доверим без отдачи Кебе, пока перейдет линию фронта, остальное нам, Кирюша.

Подросток не понял:

— Разве Кеба один пойдет?

— Одному легче, — объяснил Федор Артемович. — Считай: вокруг бухты до Солнцедара миль сорок пять, не меньше, а то и с гаком. До перевала на каждой миле фрицы заместо вешек торчат, того и гляди нарвешься. Лучше всего Кебе пробираться в одиночку. Путь ему знакомый, махнет через перевал и доложит комдиву, а тебе зачем рисковать? Пойдешь со мной в Сенную. Там я тебя пристрою к чудесному деду, перебудешь до моего возвращения. Согласен?

Кирюша еще больше удивился:

— А вы куда?

— Отсюда при всем желании не видать, — отшутился Федор Артемович. — Между прочим, можешь передать привет мамаше.

— Так ведь там немцы!

— И здесь они.

Кирюша совсем опешил от мысли, что его бывший шкипер, судя по намеку, собирается проникнуть в захваченный врагами Севастополь. Так далеко от Балки Разведчиков лежал родной город, столько немецко-румынских заслонов, препятствий и ловушек преграждало путь к нему, что возможность достичь его теперь, тайком, увидеть мать, брата, глянуть своими глазами на их жизнь, если они живы, врасплох застала подростка.

— Федор Артемович! — воскликнул он. — Возьмите до Севастополя!

Бывший шкипер хитро прищурился:

— Когда я тебе говорил, что иду в Севастополь?

Подросток часто заморгал:

— А привет как передадите?

Федор Артемович погладил бороду и ухмыльнулся в нее.

— Способов много, только не о всех рассказывают. Явимся в Сенную, добрые люди подскажут. А по дороге в Крым еще не время шагать тебе. Наставили на ней фрицы виселиц от Керчи до Севастополя.

— Вы же идете, не боитесь! — возразил Кирюша, убежденный в том, что Федор Артемович не хочет сказать правду о своем маршруте. — Возьмите, не подведу.

— Не просись. Человек ты подходящий, надеюсь, но дальше Сенной нельзя. Сам убедишься, как немцы между Таманью и Керчью пролив караулят. Лодки у людей поотнимали, рыбалить не позволяют, живи чем хочешь, а если заприметят в проливе, топят без предупреждения. Вот и помозгуй, как переправиться в Крым. Посложнее, чем через Цемесскую бухту. Вынь-ка свой эрзац-кортик.

Он взял трофейный тесак и ловко вскрыл банку.

— Присаживайтесь и принимайтесь.

Кеба и Кирюша, не мешкая, примостились у рюкзака, на котором был разложен неприхотливый завтрак.

— За плавающих и путешествующих! — предложил Федор Артемович, подавая рулевому флягу. — Приложись, Кеба, но не очень.

Тот, запрокинув флягу, отпил из нее и, крякнув от удовольствия, передал подростку.

— Хлебни жизни, Кирюша.

Маленький моторист храбро глотнул, подражая рулевому, и мгновенно поперхнулся. Рот его обожгло нестерпимым пламенем, глаза налились слезами, горло будто сдавили железные пальцы.