Ребекка Стед - Когда мы встретимся

— Ты все время говоришь «эта девчонка». Ее зовут Мег.

— … и вот она доходит до конца огорода и садится на эту каменную стенку, так? И оттуда ей виден весь огород. С этой стенки, где она сидит и болтает с этим парнем, так? А потом появляются эти три тетки и их забирают.

— Его зовут Келвин. Ну и что, что оттуда виден весь огород?

— А то, что в конце книги они возвращаются в этот самый огород! Помнишь? Они приземляются прямо на капустной грядке! И если бы они действительно, как пообещали эти бабки вернулись домой за пять минут до того, как улетели, то они бы увидели собственное возвращение! Увидели бы самих себя, как они плюхаются в капусту. До того, как отправились.

Я отложила книгу и помотала головой.

— Сам подумай: они же еще никуда не улетели. Как они могли уже вернуться? Они даже не знали точно, вернутся ли они вообще!

— Да неважно, знали они или нет. Это тут вообще ни при чем. — Он откинулся на спинку стула и сунул руки в карманы. — Если они приземлились на капустную грядку в восемь двадцать пять, значит, в восемь двадцать пять они должны быть на этой грядке. И точка.

— Нелогично, — сказала я. — Они же могли вообще не вернуться! Вдруг им бы не удалось спасти отца Мег и вернуться целыми-невредимыми?

— Тогда они вообще не приземлились бы на капустной грядке. Но они же приземлились, так?

— Да, но… конец не может быть раньше середины!

Он улыбнулся:

— Почему же?

— Не знаю, почему! Просто здравый смысл…

— Здравый смысл! Ты читала об относительности? Ну, Эйнштейна.

Я уставилась на него.

— Эйнштейн говорит, что здравый смысл — это сумма предрассудков, привычка мыслить определенным образом. И в большинстве случаев она просто мешает.

— Мешает чему?

— Истине. Здравый смысл подсказывал людям, что Земля плоская, а Солнце вращается вокруг нее. Но ведь надо же было в конце концов это опровергнуть или хотя бы поставить под сомнение.

— Ну да, видимо, кто-то так и сделал.

— «Кто-то»! Не кто-то, а Коперник. Короче, я о чем: они никак не могли вернуться на пять минут раньше, чем улетели. Иначе они увидели бы сами себя, свое возвращение, до того как отправились в путь.

Я почувствовала, что сдаюсь.

— Но в огороде было темно, — сказала я. — Может, им просто не было себя видно с того места, где они сидели?

— Я об этом думал. Но не услышать-то они не могли? Шум, переполох, собачий лай…

— Господи, да какое это все имеет значение? Это же книжка! Это все выдумано!

Он пожал плечами.

— Да, история выдуманная. Но путешествия во времени возможны. Теоретически. Я читал кое-какие статьи…

— Ничего себе! Да, ты явно любишь математику.

Он снова улыбнулся. Когда он улыбался, его коротко стриженная голова напоминала идеальный шар.

— Это скорее физика.

— Ладно, ты явно любишь физику.

— Да, люблю. — Он взял со стола мою книгу и принялся листать. — Когда я в первый раз прочитал эту книжку, у меня был очень похожий разговор с учителем. Она меня тоже сначала не поняла.

— Она? Мистер Андерсон — это не «она». Ты вообще живых людей замечаешь или нет?

— Мистер Андерсон тут ни при чем. Это было во втором классе. Я по этой книжке изложение писал, по домашнему чтению.

— Во втором классе?!

Он положил книгу на место.

— Да. В Детройте. Мы там жили до прошлого года. Но со второго класса я почти ни с кем на эту тему не говорил.

— Почему?

Он бросил на меня взгляд:

— Потому что люди не любят об этом думать.

— И я их понимаю, — сказала я. — У меня от этих мыслей голова начинает болеть.

— Но ты все равно умница, лучше других соображаешь.

Я закатила глаза:

— Ну, спасибочки.

— Маркус! — радостным голосом позвал зубной врач. — Твоя очередь!

Я увидела, как Маркус скользнул в огромное кресло и опять погрузился в свою книжку по математике, держа ее на отлете. Четвероклассник с наклейкой ждал меня у двери.

— Миранда, можешь идти на урок! — крикнул врач. — Маркусу придется задержаться. А потом он сам дойдет до своего класса.

Я взяла свою книгу, и мы с четвероклассником двинулись вверх по лестнице. Когда мы повернули к его классу, он остановился, и я подождала, пока он оторвет наклейку от рубашки, сложит ее и сунет в карман.

Много лет Колин был для меня просто одноклассником, которого я за каникулы успевала напрочь забыть. В третьем классе мы с ним почти неделю разыгрывали Алису Эванс, уверяя ее, что велюр — это натуральный мех пушных зверьков, и она потом весь учебный год ничего велюрового не надевала. А больше мы с Колином никогда ничего вместе не делали. Пару-тройку раз я видела его в парке со скейтбордом, и он всегда разрешал мне сделать кружок, — но это и всё.