Роберт Хайнлайн - Морин и Клифф

— Что нужно этой стране, — провозгласил Клифф, — так это побольше пухленьких девочек — и побольше парней вроде меня, которые способны оценить их достоинства.

Я не сказала ни слова, пока мы не выбрались наружу: я была очень занята, перестраивая свои планы. Кое-что не складывалось, поэтому я напомнила ему о своем вопросе по поводу Клэрис, девочки моего роста и моих объемов. Он ухитрился её вспомнить.

— О, да! Очень красивая девочка, отпад!

— Но, Клифф, ты же сказал…

Он обнял меня за плечи.

— Послушай, глупышка, думаешь, я рехнулся? И сказал бы что-то, что дало тебе повод для ревности?

— Но я же не ревнива!

— Как же, рассказывай! Ладно, где поедим? «Романофф»? «Бичкомбер»? Я сегодня при деньгах.

Я тонула в теплых волнах счастья.

— Клифф?

— Да, малышка?

— Я слышала о сливочном мороженом с фруктами, которое называется «Восхищение Идиота». Берется огромная ваза, сначала туда кладут два банана и шесть сортов мороженого, а потом…

— Отстой. Ты когда-нибудь пробовала «Эверест»?

— Что?

— Берут большое блюдо и возводят гору из двадцати сортов мороженого, используя четыре банана, карамельный сироп и орехи, чтобы укрепить её. Потом покрывают шоколадным сиропом, посыпают порошком из солодового молока и еще орехами, чтобы походило на скалы, вершину заливают зефирным сиропом и взбитыми сливками, чтобы изображали снег, у подножия втыкают пучки петрушки вместо деревьев, а на снежном склоне устанавливают маленького пластмассового лыжника. Его потом забираешь на память об этом приключении.

— Вот это да! — выдохнула я.

— Каждому клиенту — по одной порции, причем я могу не платить, если ты прикончишь всё.

Я расправила плечи и потребовала:

— Веди меня!

— Я ставлю на тебя, Падди.

Клифф — он просто замечательный.

Санта Клаус, штат Аризона, всё ещё там. Немного проедьте от Кингмана к Боулдер Дам по 93-й, и вы найдете его. Но миссис Санта Клаус (госпожи Дуглас) там больше нет, а её ресторан для гурманов теперь один из пунктов в сети быстрого питания. Если она жива, ей сейчас за восемьдесят. Мне не хочется это выяснять. В своем деле она была художником, равным Рембрандту, Микеланджело или Шекспиру. Я предпочитаю представлять ее в том дивном краю, куда уходит всё лучшее, что есть на свете, сидящей в своей кухне, окруженной своими гномами, готовящей свою чудную амброзию для Марка Твена, Гомера, Праксителя и прочим гениям, равным её таланту.

Наш университетский городок не гигант промышленного масштаба с ускорителем заряженных частиц и двумя сотнями футболистов, зато душевный. Самая душевная вещь в нём — доска объявлений в Старом Главном Корпусе. Здесь вы можете найти беспризорную перчатку, прикнопленную чертежной кнопкой, или отхватить работу бэби-ситтера, если вас не опередят женатые старожилы. Или вы можете купить дешевый автомобиль, если сумеете отбуксировать его оттуда, где его бросили. Здесь попадаются и такие перлы как: «Неизвестный, забравший ветровку из Библиотеки, пожалуйста, верните то же самое и получите по носу».

Но самое интересное находится в четырех секциях, промаркированных «A-G», «H-L», «M-T», и «U-Z». Мы используем их вместо Почтовой Службы США с огромной экономией на стоимости пересылки. Каждый инспектирует свою секцию утром перед занятиями. Даже если для вас на доске ничего нет, по крайней мере, вы сможете увидеть, кто действительно получает почту, а иногда и от кого. Вы снова проверите почту во время ленча и перед возвращением домой.

Человек с активной общественной жизнью проверяет доску объявлений шесть или семь раз на дню. Я не то чтобы активна, но я часто нахожу там письма от Клиффа. Он знает, что мне это нравится, и потому потворствует мне. Получать письма через доску объявлений прикольно.

Была одна девочка, на которую я имела обыкновение натыкаться, поскольку мы обе были в секции «H-L». Ее звали Габриэлла Ламонт. Я говорила ей: привет, и она говорила: привет, и этим всё наше общение ограничивалось. Габриэлла представляла собой унылое зрелище — не полная развалина, но слегка покосившееся строение. У нее были обычные черты лица, но она позволяла им жить своей собственной жизнью, даже не пользовалась помадой. Она зачесывала волосы назад, а её одежда выглядела так, будто она была куплена во Франции. Не в Париже, а просто во Франции. Тут есть некоторая разница. Вероятно, так оно и было. Ее отец работал на факультете современных языков, и он посылал её на три года учиться во Франции. Ну, и еще кое-что: не думаю, что у ней в жизни было хоть одно свидание.