Лев Кассиль - Ранний восход

Он по-прежнему рисовал на маленьких бумажках, размером со спичечную коробку или игральную карту. Отыграв положенное время на рояле все заданные упражнения, этюды, пьески, он просил маму почитать ему что-нибудь вслух, а сам в это время рисовал свои миниатюрки. На нескольких квадратных сантиметрах он умещал и цветистую карусель, и знаменитую полосатую вышку спирального спуска с парашютами, которую видел в Парке культуры и отдыха, и павильоны Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, и пароходы, плывущие каналом Москва — Волга, и кремлевские башни, и новые москворецкие мосты, и стратостат, и первомайскую демонстрацию…

Коля любил прогулки по столице вдвоем с отцом. Это были настоящие путешествия двух мужчин — большого и маленького. Коля даже и мороженого не просил в таких Случаях. Ему нравился мерный походный шаг, которым они шествовали по улицам великолепной, строящейся, всеобъемлющей и неоглядной Москвы. И он старался не отставать от отца, идти в ногу с ним. Ах, молодец папка, как хорошо он знает Москву, сколько нового и упоительно важного открывается в каждой такой прогулке с ним!

И появлялись затем крохотные изображения и московского метро, и большого завода, и переплетов железнодорожного моста, где сложные пересечения стальных балок, рельсов, шпал в воздухе, в высоте, волшебно подчинялись тому чуду перспективы, которое Коля с год назад постиг у себя во дворе.

Отобрав с полсотни таких картинок, Коля аккуратно наклеил их в самодельный альбомчик, разрисовал узорами обложку, написал: «Папе — от Коли» — и подарил отцу.

Так как это был сюрприз папе, то, по домашним правилам, в альбом вошли те рисунки, которые сделаны были тайно от него, чтобы он их заранее не видел. Здесь были не только крохотные картинки новой Москвы — тут были и царь Салтан, принимавший гостей-корабельщиков на своем троне; правда, трон помещался в каком-то странном сооружении, подозрительно смахивавшем на киоск фруктовых соков, а на корабельщиках были матросские робы, тельняшки и бескозырки с ленточками. Нашел здесь растроганный Федор Николаевич и рисунки, напоминавшие о прошлогодней семейной поездке в Бахчисарай, о прогулках по Крыму.

Было во многих рисунках нечто такое, что заставило и отца и мать подолгу рассматривать эти миниатюрки. В медальончике размером с ручные часы маленький художник с удивительно точным чувством пространства компоновал и море, и горы, и домики на скалах, и дым костра, зажженного на берегу, и аллеи кипарисов. Еще многое на этих миниатюрках изображено было наивно и порой грубовато. Встречались тут рисунки, которые ничем не отличались от самых обыкновенных детских рисунков, умиляющих главным образом родичей юных художников. Однако рядом с этими, видно случайно попавшими в альбомчик, рисунками большинство Колиных миниатюр надолго задерживало взыскательный профессиональный взгляд отца и матери.

Почти в каждом рисунке Коли, как бы крохотна ни была миниатюра, чувствовался ясный замысел маленького рисовальщика. Он с умом распределял тесное пространство кружка-медальона или квадратика, в который вписывал свою картинку, будь то крымский вид, плотина Днепрогэса или праздничный базар в Москве. Картинки были очень малы, а тесноты в них не было: так расчетливо и свободно они были построены. Силуэты фонарей и решетка над пролетом нового моста, двадцать две фигурки футболистов, стремящихся к мячу, крохотные зеленые веретена кипарисов, мощные заводские паропроводы — для всего находилось место на этих аккуратно обрезанных лоскутках бумаги.

Одна только беда… лучше бы уж не называл Коля никак своих рисунков или уж назвал бы, да не надписывал. А то как начал читать Федор Николаевич подписи под рисунками, так только за голову схватился: «Пцыца», «Марская глава», «Плацына», «Улеца», «Пажар», «Петар первой», «Афрека Заподная»…

— Из какой же ты Африки приехал, грамотей такой? — ужаснулся Федор Николаевич. — Сло́ва нет живого!

Коля молчал. Нежные мочки ушей его покраснели, а через мгновение уже весь он — от шеи до лба — неудержимо пылал.

Катюшка не растерялась.

— Папа, если тебе не понравилось, дай мне картинки, — сказала она. — Я все равно читать не умею.

И этим разрядила обстановку. Но папа не отдал альбома Кате. Он подсел к столу, подхватил сынишку, усадил его к себе на колено. И долго, рисунок за рисунком, объяснял отец Коле, что хорошо, что плохо, что вышло, что не получилось, что правильно, что фальшиво на картинках-малютках.