Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря

— Ленька, — представился мой брат.

Боцман тоже отложил в сторону гаечный ключ и протянул Леньке руку:

— Демьян.

— Леонид, — поздоровался с ним Ленька.

— Назарыч, — кивнул в мою сторону Демьян, — а этот кем у нас будет, старпомом?

Дед Назар глянул на меня.

— Когда-нибудь, может, и старпомом будет, — сказал он и снова повернулся к боцману. — А вот из тебя, Димка, старпом вряд ли получится. Гляди, как бы я тебя из боцманов не разжаловал. Почему трюм не задраил, когда выгрузились? Лючины разбросал по всей палубе!

— Так я же думал…

— Индюк тоже думал, пока из него рагу не сделали.

— Виноват, Назарыч, виноват, сейчас исправлюсь, — Демьян вскочил и бросился к трюму.

Но дед Назар остановил его за локоть и кивнул на Леньку:

— Вместе задраите. Потом ознакомишь хлопца с хозяйством, что к чему. Понял? А мы пока тут лебедкой займемся.

Пока Ленька с Демьяном собирали лючины и задраивали трюм, я осмотрел брашпиль, которым вирают якорь, и подошел к блестящему медному колоколу, что висел на самом форштевне «Филофоры». К железному языку колокола был привязан кончик короткой веревки. Я дернул за веревку, и над гаванью поплыл звонкий тягучий голос меди.

— А ну, отскечь от рынды! — крикнул мне Демьян.

Я отошел от колокола. «Отскечь»! Подумаешь, боцман нашелся. Конопатый и курносый — копия Жорки Мамалыги.

Отсюда, с носа, я бросил взгляд на корму «Филофоры» и увидел, что палуба у нее идет с выгибом посередине, и это придает суденышку более устойчивый, надежный вид. «И вообще «Филофора» — ладовый кораблик, — отметил я, — крепенький. Такому и двенадцать баллов нипочем — выдержит. Теперь мы с Ленькой будем ходить вместе с дедом за водорослями. Фронту нужен йод. До зарезу. Почему это дед Назар говорит — две ходки в день? Можно и три. Если, конечно, работать днем и ночью…»

Кроме брашпиля и рынды на носу, основное «хозяйство» у «Филофоры» находилось на корме.

Первым делом Демьян повел нас в рулевую рубку.

— Запомни, — поднимаясь по трапику, обернулся он к моему брату, — рубка — это мозг корабля.

— Ладно, — улыбнулся Ленька, — запомню.

— Ты чего лыбишься? — обиделся Демьян. — Я ему дело говорю, а он лыбится.

«Мозг» у «Филофоры» оказался тесноватым: мы едва поместились в рубке втроем. Я покрутил штурвал с полированными ручками, побурчал в медную, надраенную до блеска переговорную трубу:

— Полный вперед! Малый назад! — Потом увидел прибор с красной стрелкой на циферблате и сразу же догадался: — Ко́мпас.

— Не ко́мпас, а компа́с, — поправил меня Демьян и спросил у Леньки: — Значит, с нами плавать будешь?

— Ага.

— А шариков рогатых не боишься?

— Это ты про мины? Конечно, боюсь, — простодушно признался Ленька.

«Вот чудак. Зачем же он себя оговаривает? — подумал я. — И еще перед кем? Перед Демьяном, который из кожи вон лезет, чтобы казаться старым морским волком. «Компа́с»! Теперь Демьян совсем нос задерет».

Но ничего подобного не произошло. Напротив, Демьян улыбнулся и сказал моему брату совсем уже по-дружески:

— Это хорошо, что ты так, откровенно. Не люблю трепачей. Я ведь тоже не из робкого десятка, но скажу тебе честно: меня самого мороз по коже продирает, когда вижу, что она покачивается на волнах, сушит рожки и ждет. Их в Черном море сейчас, как гренок в тарелке. Но ты не дрейфь, с нашими стариканами не пропадешь. Знаешь, какие у нас стариканы? Во! — Демьян оттопырил большой палец.

Теперь уже обиделся Ленька:

— Да я деда Назара еще раньше, чем ты, знаю. Мы с ним еще до войны…

— Ладно, ладно, — успокоил его Демьян. — Идем дальше, машину покажу. А ты, я вижу, заводной.

— Ты тоже, — усмехнулся Ленька.

— Верно, — согласился Демьян.

По трапику мы спустились в узкий темный коридорчик. Но в машинное отделение не вошли. Приоткрыли дверь и заглянули в прохладное помещение, где в тусклом свете, что падал сверху от люков, поблескивал двигатель.

— Запомни, — сказал Демьян Леньке. — Машина — это сердце корабля.

— Запомню, — улыбнулся Ленька, и Демьян на этот раз на него не обиделся, тоже улыбнулся.

Возле щита с приборами торчала точно такая же, как в рубке, медная переговорная труба. Я сунулся было через порог, но Демьян остановил меня:

— Нельзя. Это святая святых Заржицкого. Увидит — заругает. Айда, я лучше вам кубрик покажу.

Демьян приоткрыл дверь в помещение рядом.

В кубрике две койки, одна над другой (я сразу вспомнил нашу штормовую двухэтажку). На верхней койке лежала красивая гитара с двумя грифами, отделанная перламутром. Еще был столик под иллюминатором, рундук. Больше ничего в кубрике не было, да и не поместилось бы.