Юрг Шубигер - Где лежит море?

Завтра я расскажу тебе историю об одной комнате в гостинице города Инсбрука, из которой никто не мог выбраться, кто в нее попадал, будь то постоялец или горничная, и о них сразу же все забывали; эта комната имела номер 9, и была она дыркой в мире.

Эта история о двух братьях по имени Бедам и Цедам, которые были уверены, что они самые первые и единственные люди на свете. А еще эта история о мире, который до отказа был набит разными вещами: растениями, рыбами, розами, реками и ручьями, комарами, кактусами и кустами.

Для Бедама и Цедама все в мире было в диковинку, потому что они и сами-то недавно появились.

— Стало быть, это и есть мир, — сказал Бедам.

— Не иначе, — сказал Цедам. — Не иначе.

Но Бедам представлял себе все чуточку иначе. Не лучше, а все-таки иначе. А вот как именно, он уже точно не помнил. Наверное, думал, что между вещами будет больше места.

— А тут везде что-нибудь да есть, — пожаловался Бедам. — Так что и повернуться-то негде.

Цедам промолчал, потому что задумался.

Он показал на какое-то красно-розовое животное, которое выползало из-под земли, то растягиваясь, то снова сжимаясь.

— Червяк, — сказал Цедам.

— Этого еще не хватало, — вздохнул Бедам. — А откуда ты знаешь, что червяк — это червяк?

— Это по нему сразу видно, — сказал Цедам.

Немного погодя, когда они, запыхавшись, взобрались на вершину холма, Цедам сказал:

— Ах, если б мы только могли знать, как все называется, жизнь бы сразу стала намного легче.

Неподалеку от них рос раскидистый куст.

— Орешник, — сказал Цедам.

Но Бедам ничего не сказал. На этот раз он о чем-то задумался. Он долго молчал, а потом сказал:

— Гуд монинг.

— А что это значит? — спросил Цедам.

— По-английски это значит «Доброе утро», — ответил Бедам.

Они шли медленно, потому что шли босиком, и их ступни были еще очень чувствительны. У них были голые руки и голые ноги, да и целиком они тоже были голыми.

Бедам сказал, что им нужно где-то достать ботинки и блю джинс. Цедам не возражал.

— Блю означает голубой, а джинс — это джинсы, — сказал Бедам.

— Небо сегодня небесно-блю! — пошутил Цедам. Это была его первая шутка.

Но Бедам не засмеялся.

— Йес, — сказал он. — Йес значит да.

Они остановились полюбоваться видом. И так и стояли, молча, в нерешительности. Наконец Бедам сказал:

— Понятия не имею, кому все это принадлежит.

— Нам обоим, — сказал Цедам. — А кому же еще?

— О-бо-им, — медленно проговорил Бедам, вслушиваясь в значение этого слова.

— Конечно, обоим, — повторил Цедам, показывая пальцем то на брата, а то на себя.

Бедам следил за пальцем глазами.

— Но так мы никогда не узнаем точно, кому что принадлежит, — сказал Бедам. — Предлагаю мир поделить. Тогда все будет понятно, и мы никогда не поссоримся. У каждого будет своя собственная земля, с червяками, орешниками и прочим. И каждый сможет делать с ней то, что захочет, не спрашивая у другого.

Хотя Цедам и не понял, почему им не придется ничего друг у друга спрашивать, но все-таки он согласился.

Бедам провел в воздухе рукой, отделив гору от равнины.

— Нижняя половина будет моей, а верхняя твоей, — сказал он.

— Или наоборот, — сказал Цедам.

Но Бедаму гора не понравилась — она была серой, твердой и слишком крутой.

— Из нас двоих ты, Цедам, более сильный, — сказал он. — Ты скачешь по горам, как… как… — он никак не мог подобрать слово для сравнения, потому что еще не знал, что существуют горные козлы.

— Как что? — спросил Цедам. — Можешь сказать по-английски.

Бедам вздохнул. Он вообще вздыхал довольно часто. И они замолчали, не сказав больше ни слова, ни по-русски, ни по-английски.

Затем Цедам взял сухую ветку и принялся чертить по земле длинную линию. Он чертил долго-долго, пока не зашел глубоко в лес. А когда вернулся, сказал:

— Правая половина будет твоей, а левая — моей.

Но поскольку они стояли друг напротив друга, то, что от Цедама было справа, от Бедама оказалось слева.