«Да, — думал я, — пусть Вова Чучин поживёт с мамой и с отцом в Челябинске, пока мы тут фашистов бить будем… А я — другое дело».
Мы с мамой жили вдвоём, с тех пор как убили папу на белофинской войне. Он был командиром батареи. Значит, я сын военного… Да и ехать мне пришлось бы одному: мама тоже военнообязанная. Её, наверное, скоро на фронт пошлют. Что ж мне одному эвакуироваться? Конечно, много ребят и одни едут. Но кто знает, на какой фронт пошлют маму. Она не успеет мне свой адрес дать, и мы потеряемся…
«Никуда не поеду!» — опять подумал я.
Поднялся на свою площадку. Открыл дверь английским ключом и в недоумении остановился на пороге. Что такое?
На вешалке в передней висела чужая военная шинель. Я даже руками её потрогал. Откуда она взялась? А в комнате на обеденном столе лежали пилотка и военная сумка. Я прошёл во вторую комнату, в кухню. Никого. Пусто.
Сперва я даже испугался. Не уйти ли мне из дому? Но тут же сообразил: наверное, я оставил дверь незапертой, когда выбегал на улицу, а в это время к нам поднялся какой-нибудь папин товарищ. Папины друзья часто останавливались у нас проездом. Военный вошёл, разделся, увидал, что нас с мамой нет, и отправился по своим делам.
Я очень обрадовался приезду военного. Мы с мамой теперь не одни будем. Когда папа не вернулся с фронта, мне стало казаться, что у нас в доме пусто. И я радовался каждому гостю. А этот, может, с нами останется? Будем вместе жить, вместе Ленинград защищать. Вот хорошо-то!
Я огляделся и начал прибирать комнату к приходу военного. Чайник для него кипятить поставил, со стола вытер. Пол подмёл. Но военный не возвращался. Чайник вскипел. Я накрыл его красным суконным петухом. На площадку выглянул — не поднимается ли кто по лестнице. Военный всё не шёл. Прошло часа два. Я совсем расстроился. Потом вынул из-под скатерти хлебные карточки. Решил — сбегаю в булочную. По дороге, может, встречу кого-нибудь, что-нибудь новое узнаю.
На лестнице я чуть не столкнулся со стариком почтальоном. Хотел, не здороваясь, проскочить мимо, хотя знал почтальона. Он прежде носил к нам письма от папы из командировок, а потом с финского фронта. Позапрошлой зимой он принёс нам извещение о смерти отца. Когда почтальон узнал, какое это письмо, он стал просить у мамы прощения… И с тех пор всю нашу почту опускал в синий ящик на двери, а на улице от меня отворачивался.
Но тут он нагнул голову, поглядел на меня поверх очков и окликнул:
— Молодой человек! Семёнов! Вам телеграмма.
Я взял телеграмму из рук почтальона. На ней было написано: «Нонне Сергеевне Семёновой». Маме. Я было сунул её в карман, а потом не выдержал. Разорвал наклейку и вот что прочитал:
«Дорогие Нонна Сергеевна Юля. Привет далёкого Коканда. Приезжайте к нам. Ждём целуем телеграфируйте. Ваши Женя Соня».
Я засмеялся от радости. Вот неожиданность какая! Телеграмма была от папиного брата — дяди Жени. Тётя Соня — это его жена. Только один раз я видел дядю Женю. После смерти отца он приезжал к нам в Ленинград повидаться. На моего папу дядя Женя совсем не похож. Папа невысокий, худощавый. А дядя Женя полный, краснощёкий, высокого роста. Он оказался добрым, весёлым, и мы подружились.
Я ещё раз прочитал: «…далёкого солнечного Коканда. Приезжайте к нам… Ваши Женя Соня», сунул телеграмму в карман и весело выбежал на улицу. Конечно, мы с мамой не поедем в Коканд. Маме нельзя! А всё-таки хорошо, что дядя Женя вспомнил про нас и позвал к себе. А то, как война началась, всех родные из тыловых городов к себе приглашать стали. Только нас с мамой никто…
«Обязательно сегодня отвечу ему, — решил я. — Сам отвечу. Адрес я помню: улица Янги-Хайят, дом пять…»
Я свернул в переулок, прошёл мимо арки. Там прежде была моя школа. Теперь в ней стояла воинская часть. У ворот арки ходил часовой с ружьём. Я постоял против него, потом вошёл в булочную. Подумал немного у прилавка и вместо хлеба взял сладких слоек, мягких, поджаристых, с сахарной глазурной корочкой. По-моему, я поступил хозяйственно. Со слойками можно чай пить, а сахар сэкономится… Положил слойки в авоську, перекинул через плечо и, выйдя на улицу, опять принялся думать про дядину телеграмму. Ведь Коканд в Узбекистане. Сколько проедешь до него? Дядя рассказывал, что от нас до Коканда тысячи четыре километров. А ехать туда можно разными дорогами, с пересадками. Через Москву теперь нельзя — немцы дорогу отрезали.
Я начал размышлять, мимо каких городов надо в Коканд добираться, где пересаживаться, будто и вправду собрался туда. И так разволновала меня дядина телеграмма, что только дома я вспомнил про военного. Долго стоял в передней у вешалки. Что же это всё-таки за таинственный гость? Хоть бы приходил поскорей…
Читать дальше