Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра

Буль сидел у батареи. Он приподнялся, прижался к батарее поясницей вцепился в железные ребра. Сказал незнакомым звенящим голосом:

— Знаю я эти беседы!

— Что ты знаешь, мальчик? — спросила девица-лейтенант голосом кинозвезды, играющей добрую няню.

— Беседы ваши! Там я через полчаса признаюсь в чем угодно! Даже что взорвал торговый центр в Нью-Йорке! И сообщников назову… как те пацаны весной…

— Булыскин! — взвилась завуч.

И тогда вдруг вмешался Дмитрий Витальевич:

— Мне хочется понять, что происходит… — Он сказал это негромко, но отчетливо. И я впервые заметила, что у него веснушки. Он был рыжеватый, но веснушек никогда не было видно, а тут… Наверно, потому, что побледнели щеки.

— Дмитрий Витальевич, я ведь объяснила, — слегка сбавила тон Инна.

— Да, но не совсем понятно… Булыскин — мой ученик. Он сейчас у меня на уроке. Я за него отвечаю. И мне известно также, что детей милиция может допрашивать лишь в присутствии родителей или педагогов…

— Что вы хотите этим сказать? — вопросила Инна Семеновна. Видимо, от полной растерянности.

— То, что сказал. Пусть сюда придут отец или мать Булыскина или пусть мне назовут конкретного педагога, кто будет присутствовать на протяжении допр… беседы. Лишь при этих условиях, я сочту возможным отпустить мальчика.

— Вы собираетесь диктовать условия сотрудникам милиции? — слегка жеманно поинтересовалась милиционерша.

— Я считаю нужным их напомнить… товарищлейтенант .

Класс, затихнув, слушал эту вежливую перепалку. «Ай да Дима!» У меня тихонько звенело в ушах. И, кажется, во всем теле. Впервые в жизни мне было жаль Буля. Впрочем, дело, конечно же, не в нем! А в дикой несправедливости! Ведь Буль ничего не мог вчера «минировать»! Я уже хотела это крикнуть, но прорезался голос Стаканчика:

— Дмитрий Витальевич, да скажите им! Булыскин же с утра вчера был с нами! А звонили в десять часов!

— Этот аргумент кажется мне тоже весьма важным. Даже определяющим, — согласился наш географ.

— Ничего не определяющим! — громко возразила Инна Семеновна. Даже взвизгнула слегка. — Вы, Дмитрий Витальевич, просто не в курсе! Они теперь звонят с сотовых телефонов! Заимствуют у папочки, уезжают подальше и — нате вам! Посмотрите на эти их дурацкие «лифчики»! Завели моду! Там в карманах наверняка и мобильники, и пейджеры и… не удивлюсь даже, если и пистолет отыщется…

— С глушителем, — не выдержала я. — И три запасных обоймы…

Общее внимание обратилось ко мне (а звон-то внутри меня продолжался).

— Это Мезенцева , — скорбно сообщила Инна Семеновна. Девица-лейтенант покивала. Тип в камуфляже вытянул из-за нее шею. Может быть, тот самый мордастый Панкратьев? Судя по описаниям, не исключено…

Лейтенантша кивнула, мельком глянув на меня:

— Я поняла…

И тогда я… узнала ее. Она была одной из вожатых в лагере! Кажется в первом отряде, у самых дуботолков. Не то Полина, не то Галина…

— Да, это я. Мы немного знакомы. В «Отраде» вы так заступались за Гертруду Аркадьевну, которая лупцевала ребятишек…

Полина-Галина пожала плечами: что, мол, за бред? И обратилась к географу:

— Следует ли понимать, что вы попытаетесь воспрепятствовать выполнению наших служебных обязанностей? — (А голосок-то! Ну прямо орхидея на клумбе!)

— Безусловно, — светски наклонил голову Дмитрий Витальевич. — Если это выполнение будет в противоречии с законом. Повторяю: я отвечаю за ученика Булыскина, и оберегать его от произвола — моя прямая обязанность. — Веснушек уже не было видно.

— Я тоже за него отвечаю! — Инна Семеновна уже не следила за тоном. — Я беру эту ответственность на себя!

— Отлично. Тогда прошу письменное распоряжение. Прежде, чем уведут мальчика… который, кстати, вчера утром был у меня на глазах и ни по какому телефону не звонил.

— Какое распоряжение?!

— Я же говорю: письменное. Что именно вы отдаете ученика в милицию, а я ни при чем… Или позвольте мне продолжить занятия.

Было видно, что Инне очень не хочется давать такое распоряжение. Тем более, что Буль в этот момент дерганым шепотом сказал:

— Хомяк, если что, сразу… позвони мне домой… отцу…

Инна Семеновна обернулась к лейтенантше.

— Пройдемте пока ко мне. До конца урока пятнадцать минут. Никуда этот Булыскин не денется…

Но он «делся». Вернее, делись те, кто приходили за ним. Видимо, решили, что нет смысла давить на Буля, если целый класс вместе с учителем готовы подтвердить: не виноват. Конечно, Буль — пакостный тип, но зачем же зря-то…