Нинель Бейлина - Калитка, отворись!

Нюрка играет и тогда, когда все расходятся и возле неё остаются только Зина и Эля.

— Я этого никогда не слыхала. Что это за музыка? — спрашивает Эля.

Зина опять не успевает вставить своё слово, хотя ей и хотелось спросить это первой.

Нюрка в ответ:

— Не знаю…

Всю ночь Зина проворочалась, не могла уснуть на чужой постели, вспоминала дом.

Бывало, ей нравилось, когда что-нибудь случалось с ней впервые. Про себя она звала такие моменты «началами», хотя ещё и не объясняла себе подробно, как это.

А это вот как. Увидела ты впервые звёзды — начало! Буквы сложились вдруг в слова, и ты, не веря себе, поняла, что умеешь читать, — начало! А вот ты почувствовала, что вода держит тебя на себе, и поплыла… Разве такое забудешь?.. Всё потом изменится в человеке: и рост, и цвет волос, и нервные клетки, и кровь, по-другому будет он жить, — но этими-то воспоминаниями о началах и скреплён единый человек, «личность», как мы говорим, хотя видимое лицо тут и ни при чём.

Первая бессонница — тоже, конечно, начало. И хорошо, если она от восторга, от избытка мыслей, от нежности — много будет от неё добра на много лет. Совсем другое дело, если у тебя всё болит, и ты зла на всё на свете — и на себя, и на растрёпанный тополь за окном, и на своего друга… Но что поделать, даже первый костюм не всякий может выбрать себе по собственной воле и вкусу, не то что первую бессонницу.

Зина очень старалась уснуть; пробовала, как папа учил, представлять слонов — одного, пять, десять… Но вместо слонов представлялись пьяные старики, Володька на коне, Нюрка, которая издевательски хохочет. Нюрке что! Она не устала, у неё не болит спина… Если бы не спина — встать бы, уйти бы домой. Нет, спина пустяки, но Нюрка станет смеяться: струсила, струсила!.. «И пускай смеётся. Я её терпеть не могу. Скорей бы очутиться без неё!.. Где этот костёр, который хочет оторваться от земли и рассыпает искры до самых звёзд? Зачем она выдумала этот костёр?.. Ой, меня что-то укусило!.. «Когда стилягу хоронили, стиляги все за гробом шли!..» Что это Нюрка играла?.. Ей все свои здесь, а я… Отставлена я ото всех, как большой палец на руке…»

Заснула она под утро и только начала видеть первый сон, как Нюрка растормошила её:

— Пора!

Дорога лежала длинная и скучная. Крылатая туча ушла как была, целая, не пролилась. Из пыльных кустов тянуло затхлостью, как из сундука с лежалым платьем. Не стоило так далеко уходить, чтобы встретить этот запах.

Идти было тяжело. На Нюрку смотреть стыдно. «Если бы ока могла догадаться, о чём я думала! Неужели все люди так — разговаривают, идут рядом, а про себя затаили друг на друга зло?» Тем не менее с каждым шагом её раздражение против Нюрки усиливалось.

А Нюрка ещё торопила:

— Скорей! Не надо часто отдыхать — эдак хуже устанешь! Раз-два, раз-два!

«Зачем я отдала ей свой рюкзак? Надо было нести самой. Я ей в тягость. Ну и сказала бы честно — нет, не скажет… Не надо мне её наставлений! Я и не думаю отдыхать — иду, потому что сама хочу…»

— Нюр, у тебя много подруг? — спросила Зина неожиданно. Почему-то ей хотелось, чтобы Нюрка тоже чувствовала себя одинокой и можно было бы её пожалеть.

— А то! Много! Теперь прибавилась ещё одна — Эля.

«Эля. А я, значит, нет. И зачем я только с ней пошла!»

— Да ты не замедляй шага. Ну! Раз-два!

— А ты не командуй! — прорвалось наконец у Зины, и от этого даже стало легче. — Вот захочу — и сяду.

— Садись. Я пойду одна.

— Попробуй! — Зина аж улыбнулась от злости, от желания сделать ей больно. — Тебя одну в лагерь не возьмут. Письмо-то у меня!

Оглушённая подлостью собственных слов, Зина застыла на месте, но улыбка никак не сходила с лица.

А Нюрка побледнела и пробормотала:

— Разве я тебя просила? Зачем?

Спустила с плеч лямки, поставила рюкзак и прежним шагом пошла назад. Её удаляющаяся спина, жёлтый подол сарафанчика, жёлтый завиток на затылке — всё было неумолимо, как точка в конце книги. И Зина поняла — не умом, а испугом поняла, — что Нюрка не может плохо думать о человеке и идти рядом с ним.

— Нюра, стой! В рюкзаке остались твои вещи!

Нет, не то. Хорошо, что это сказалось тихо — она не услышала.

— Погоди, погоди же, я пошутила!

Зина вцепилась в лямку рюкзака, поволокла его по дороге.

Пыль закрыла и Нюрку, и солнце, и кусты. Зина бежала, ничего не видя, и кричала:

— Постой, где же ты?

Вслепую наткнулась на неё, обняла за шею, и они долго сладко ревели, сидя в кустах. Слёзы оставляли свежие зелёные крапинки на листьях, падали в пыль, скатывались в мохнатые шарики; ветер беспорядочной цепочкой гнал их по дороге.