Анника Тор - Маяк и звезды

Дядя Карл выхватил ружье.

— Что ты делаешь, сопляк? Зачем ты стреляешь в маяк?

Он переломил ствол и вытряхнул пустые гильзы.

— Ты что, совсем спятил? Я же сказал целиться в чаек и не стрелять раньше времени!

Не дожидаясь ответа мальчика, он снова зарядил ружье.

— Я же говорил тебе: надо делать вот так!

Третий выстрел попал в чаек. Эрик видел, как одна из них дернулась и метнулась в сторону. Стремительно опускаясь, она приземлилась где-то на скалах — где точно, Эрик не видел.

— Вот как надо, — сказал дядя Карл. — Пусть знают, кто здесь главный.

Он ударил прикладом о землю.

— Я думал, ты хочешь чему-то научиться, но теперь-то я все про тебя понял. Ты просто сопляк, на которого нельзя положиться.

Не дожидаясь ответа, маячник зашагал прочь.

Эрик остался на скале. Плечо дрожало от боли, сердце колотилось. И все же он чувствовал, что поступил правильно. Он никогда не будет стрелять в птиц. Никто не заставит его убивать своих друзей, они тоже имеют право жить.

Он увидел, что чайки возвращаются. Они снова, как ни в чем не бывало, кружили над маяком. Казалось, им не было дела до того, что их стало меньше. Но Эрик знал, что где-то между скал лежит раненая, перепуганная чайка, которой больно. Эрик встал и побежал ее искать.

Распустив одно крыло по земле, птица лежала на его вычищенной сети. Приземлилась ли она прямо на сеть или доползла туда, потому что видела, что там мягче, Эрик не знал. Но это было не важно. Важно было вылечить ее, чтобы она снова могла летать.

Чайка посмотрела на него своими темными глазами, словно спрашивая, друг он или враг. Это была не взрослая особь, а молодой сизый птенец.

— Я тебе помогу, — сказал Эрик. — Ты очень красивая птица.

Он осторожно провел рукой по ее спине. Чайка не сопротивлялась.

— Ты можешь остаться здесь, я буду тебя кормить. Скоро ты снова сможешь летать, я тебе обещаю.

Эрик подвинул сеть с чайкой поближе к скале. Из обломков досок смастерил косую крышу, чтобы птицу не было видно, если кто-то пройдет мимо. Теперь она в безопасности, следующим делом было накормить ее.

Чайка клевала мелких раздробленных крабов, а Эрик тем временем писал в своей тетради: «21 июля 1917 года. Чайка с подбитым крылом, раздробленным пулей. Подстреленная по ошибке».

Он пососал карандаш, раздумывая, правильно ли он написал. Дядя Карл рассердился, и Эрик не понимал почему. Он зачеркнул «по ошибке» и написал «по неизвестной причине».

Так-то лучше.

Он нарвал немного вереска, прикрыл им доски и медленно пошел к дому.

Лилла Эйдершер, 21 июля 1917 года

Папа, помнишь ли ты сказку, которую рассказывал мне в детстве? Про то, как злая ведьма заточила в своей башне принцессу, а прекрасный принц спас ее? Меня тоже заперли, только не в башне маяка, а в моей комнате на чердаке. Тот, кого мама просит называть дядей Карлом, велел мне сидеть здесь до утра, и меня оставили без ужина. А мама за меня не вступилась, потому что не смеет ему перечить.

Я не понимаю, что с ней происходит. Раньше она всегда поддерживала и жалела нас, всегда помогала, когда нам было трудно, всегда защищала от сердитых соседок, хозяев, от всех, кто мог нас обидеть. Но с тех пор, как мы переехали сюда, она стала такой слабой. Она делает все так, как хочет этот человек, и никогда не высказывает своего мнения. Я ее не узнаю. И самое худшее, что она, похоже, сама не замечает, как изменилась.

Окажись я в сказке, принц пришел бы и спас меня. Но это не сказка, и никто не приходит — ни ты, ни Аксель. Ты же помнишь Акселя? Я тебе о нем рассказывала. Он, наверное, давным-давно забыл меня. В последний раз, когда мы виделись, он совершил одну глупость, но об этом я не хочу писать.

Папа, мне здесь так одиноко. Маму волнует только мнение этого человека, а Эрик… ты же знаешь нашего Эрика. Много ли ему надо — лишь бы не мешали возиться с его находками, птицами, тетрадкой — он и доволен. И вообще, он без ума от своего «дяди Карла». Только потому, что тот умеет зажигать маяк, так что все якобы начинает мигать и светиться. Но я-то ничего этого не видела, мне туда подниматься не разрешают. Девчонкам здесь, видите ли, делать нечего, — заявил этот Нурдстен. А я, между прочим, помню, как ты брал меня на верфь и показывал слип, по которому корабли спускают на воду. Да, ты ходил со мной по докам, хотя я была маленькой девочкой, а не мальчиком, который вырастет и сможет работать на верфи.

Иногда я думаю, что сбегу, тайком заберусь на лоцманский катер и спрячусь. А когда катер пришвартуется в Гётеборге, я останусь лежать там, тихо как мышка, пока лоцманы не сойдут на берег. Когда стемнеет, я выберусь на причал и побегу домой в Хагу. Наверняка я смогу пожить у кого-нибудь из соседей — может быть, у Лундбергов, потому что дядя Оскар очень добрый, хотя и слишком много пьет.