Илья Туричин - Закон тридцатого. Люська

Люська никогда не заговаривала с отцом об их размолвке с матерью, неловко было. Может быть, отец сам когда-нибудь расскажет.

— Что-то ты осунулась, Люсёна, побледнела? — Отец смотрит ласково и тревожно. Совсем взрослая дочка.

— Устала, папа. Я ведь эти две недели ящики и мешки таскала.

— Как так?

— Прогнать хотели из магазина за недостачу.

— Почему ж ты мне ничего не рассказывала? Может быть, тебе деньги нужны?

— Нет, папа. Спасибо.

Отец смотрит настороженно.

Конечно, надо было сразу рассказать. Да тревожить не хотелось. Что изменится от того, что отец будет все знать? Теперь можно, когда снова перевели в продавщицы.

— Как же так получилось, Люсёна?

— Что, папа?

— Ну, вот недостача эта самая…

— А-а-а… По неопытности, папа. Ведь если неумеючи спички чиркать, можно обжечься. Верно? Даже в глаз отлететь может.

Отец присел на диван.

— Не нравится мне все это, Люсёна.

— Что, папа? — Люська поставила на стол чашки. Шипел чайник.

— Вот все это… Работа твоя…

— Почему?

— Ну, совестная какая-то работа. Спрашивают: «Чем ваша дочь занимается?» Неловко ответить: «Помидорами торгует».

Люська посмотрела на отца внимательно, будто в подробностях хотела разглядеть и глубокие складки у носа и губ, и морщины меж бровей, и крохотные паутинки у глаз — когда они появились? Вроде бы отец все время был молодым. И вдруг… Устает, верно… Все пишет и пишет… Вытащить бы его в театр, что ли, или в кино…

— Неловко?.. — Она вдруг вспомнила секретаря райкома комсомола Брызгалова, взяла в руки хлебницу. — А ты думаешь, хлеб или вот помидоры к тебе на стол сами приходят? Люди их растят, люди доставляют. Чего ж тут неловкого?

— Я понимаю… Мама, верно, огорчилась бы, — вдруг тихо сказал отец.

— Мама…

Звякнула чайная ложечка.

— Мама мечтала, чтобы ты… — голос отца осекся.

Никогда они не говорили о матери… Никогда!.. Будто был между ними молчаливый уговор.

— Мама мечтала… — тихо подсказала Люська.

Отец вздохнул прерывисто и глубоко.

— Мама мечтала видеть тебя… счастливой… Она могла бы и не возить тебя с собой, но возила… Чтобы ты могла соприкасаться с природой, с прекрасным, с чистым… Чтобы ты видела примеры мужества и силы. Она очень… очень ценила своих товарищей и хотела, чтобы ты выросла похожей на них. — Отец говорил с трудом, будто слова застревали у него в горле и он вынужден был с силой выталкивать их.

Люська затаила дыхание. Никогда, никогда они не говорили о маме.

— Знаешь, почему она погибла, Люсёна?.. Надо было кому-то идти в это проклятое ущелье. И все знали, что опасно. Но надо было. А мать была старшей в поисковой партии. И она пошла сама. Надо очень любить людей, любить свое дело, чтобы так вот пойти в ущелье… Пойти в ущелье…

Отец замолчал, скорбные складки у рта стали еще глубже.

— Папа, — нерешительно начала Люська, едва шевельнув губами. — Почему вы… почему ты и мама… — Она не могла выговорить это роковое слово вслух. Она произнесла его про себя. Но отец понял.

— Что ж… Ты вправе спросить… И вправе знать… Я очень виноват и перед мамой и перед тобой… Я совершил сшибку. И солгал. Обманул… Малодушно… А мама узнала случайно… И спросила прямо… А я снова смалодушничал. И тогда она ушла. Она не выносила неправды. А у меня не хватило мужества… Не хватило… Не смог… И мама ушла… Я потом, немного погодя, написал ей… Но, видимо, было поздно. Наверно, поздно…

Вот он сидит, старый человек, плечи опущены, взгляд потухший.

— Может быть, она не получила письма? — тихо проговорила Люська, чтобы хоть как-то утешить отца.

— Может быть… может быть… — Но отец уже где-то далеко-далеко. Это с ним стало часто случаться в последнее время.

— Давай чай пить, папа?

— Что? — Он возвращается. — Чай?.. Да-да, конечно.

Они молча пьют чай. Тоненько позвякивают ложечки. Шипит чайник.

Удивительно чувствовала себя Люська в тот день. Работы было невпроворот. В палатке поставили двое весов. Касса была общая. То и дело со двора вкатывали тележку с помидорами, яблоками, грушами. Особым спросом пользовались груши. Яблоки и помидоры брали как обычно.

Люська почти не отставала от Гали. Работалось легко, без напряжения.

Иногда, отрываясь от весов, Люська взглядывала через улицу на противоположную сторону. Там неторопливо работали двое, штукатурили заводской каменный забор.

Когда часов в одиннадцать в палатке появилась Нина Львовна, один из них вытер руки, ленивой походкой наработавшегося человека пересек улицу и подошел к палатке.