Клара Ярункова - Мой тайный дневник

Было их несколько миллионов, так что нам пришлось отступать. Но никто не знал куда, потому что пчелы были всюду — и спереди, и сзади, и вокруг. Пришлось нам позвать на помощь Тонду.

— Бегите сюда, ко мне! — откликнулся он.

Мы побежали к нему и спаслись уже только в ручье.

Тонда отвел нас к себе домой, и его мать сделала нам уксусные компрессы, и только потом мы пошли домой, в лагерь.

Идти-то мы могли, но Миша ничего не видел, а я только чуть-чуть, левым глазом, и Бубник только чуть-чуть, правым.

Пчеловоды нас проводили до поворота, а дальше не пошли. Тогда мы взяли Мишу за руки и пошли одни.

Вечером был костер, но нас там не было, потому что мы лежали в изоляторе.

Мы разговаривали о том, о другом, и Миша сказал:

— Как ты думаешь, Тонда даст нам один рой? Я думал, что даст.

Потом вожатый принес нам поесть, но всё, все, даже хлеб, подавал нам с вилочки, потому что никак нельзя было добраться до рта — так все распухло.

Когда мы наелись, Миша сказал:

— Вот вернется ко мне зрение, и я сделаю чертеж нашего улья, но это будет совсем другой улей, не какой-то там дурацкий турок.

Так мы основали кружок пчеловодов.

Не договорились мы только о том, продавать нам мед или есть самим. Я думаю, что все-таки самим, потому что мед очень полезен для здоровья.

Когда хлещет дождь и громыхает гром, наша бабка не пускает меня на двор, чтобы меня не убило.

И вчера вот так я сидел с ней на кухне, и мы смотрели из окна, потому что была гроза. Бабушка все вздыхала и приговаривала, что льет, как перед потопом. А я все допытывался, помнит ли она о потопе лично или только по рассказам.

Бабушка сказала, что она лично видела наводнение только однажды, когда разлилась река Грон и вода снесла у них хлев с поросенком. Поросенок плыл через всю деревню, примостившись на доске, и истошно визжал, а потом его выловил дедушка.

Но о самом потопе она не помнила и знала о нем только из уроков закона божьего, когда еще маленькой училась в школе.

И вот она начала мне рассказывать, какой это был страх, когда господь бог разгневался на людей из-за их грехов тяжких, решил всех утопить и спасти только одного Ноя с его семьей.

И хлынул тут дождь и лил сорок дней и сорок ночей подряд, вот тогда-то и случился потоп.

Я спросил:

— А что, звери тоже тонули или нет?

— Конечно, и звери, — ответила бабушка.

— А что, разве и на них господь бог разгневался за грехи тяжкие? — спросил я.

— Да нет, звери не грешат, у них же нет души.

— А зачем же он, господь, хотел их утопить?

— Ну, знаешь! — рассердилась бабушка. — Звери терпели за нас, за людей.

Мне это дело не понравилось. Зачем же страдать невинным? Я бы за Канториса страдать не стал и за его грехи даже нашего пса Буру и то не разрешил бы утопить. Уж лучше б я бросил в потоп самого Канториса! Тем более что он все равно как-нибудь выплывет.

А бабушка рассказывала дальше, что господь бог приказал Ною построить деревянную лодку, которую назвали почему-то ковчегом или еще как-то в этом роде, но это была великая тайна, о которой никому нельзя было рассказывать.

Только когда должно было стать так плохо, что хуже не бывает, Ною разрешено было взять в этот свой ковчег по одной паре всех зверей, чтобы сохранить их до лучших времен.

— Что же это был за огромный корабль, в который вошли все земные звери? Сколько же у Ноя было судоверфей, которые построили для него такой корабль! — сказал я.

— Ты не серди меня! — негодовала бабушка. — Никаких таких верфей тогда еще не было. Он строил все сам, один, и величиной этот корабль был с наш дом.

Я засмеялся.

— Вот это да! — сказал я. — Да в наш дом не вошел бы даже и цирк, который приезжал сюда в прошлом году! Одних зверей у них было пятнадцать вагонов! А ты думаешь, это самый большой зверинец?

— Это не мое дело, — сказала бабушка. — У Ноя все вошло.

Потом я спросил, а не забыл ли Ной взять на корабль тюленей.

Бабушка сказала, что не забыл. Раз господь бог приказал всех взять по паре, так, значит, и взяли всех.