Леонид Жариков - Судьба Илюши Барабанова

Будто вновь вернулись дни Октября. Не хватало лишь матросов с пулеметными лентами. Впрочем, что-то похожее было: из переулка вышел отряд красноармейцев. Они остановились у здания губисполкома, сняли с плеч старенькие винтовки и стали рассчитываться на группы по пяти человек. Каждая пятерка прикреплялась к одной из комиссий по изъятию ценностей из церквей.

Во время короткого митинга председатель губисполкома предупредил собравшихся, что духовенство и патриарх Тихон враждебно встретили декрет Советской власти. Патриарх разослал по церквам послание, в котором призывает сопротивляться изъятию, создавать у верующих представление, будто церкви грабят. Тихон клеветал на советских людей, утверждая, что священные сосуды будут перелиты комиссарами на портсигары.

Гневный ропот прокатился по толпе, послышались крики:

— Пусть не врет, чернорясник!..

— Он и есть первый вор! Ведь золото в церквах народное.

В заключение председатель губисполкома напомнил, что в храмах нужно вести себя вежливо, не допускать грубости, избегать малейших промахов, которые могли бы быть истолкованы церковниками как поругание веры.

Митя Азаров никак не ожидал, что его комиссии выпадет жребий реквизировать золото в церкви Василия Блаженного, где служил Серафим Богоявленский, отец Типы.

С самого утра в воскресенье Илюша ждал Степу, но тот пришел поздно, когда уже позавтракали.

— Ты ничего не знаешь? — спросил Степа, обметая веником снег с подшитых валенок.

— Нет. А что?

— У нас в церкви что делается! Приказ пришел — золото отбирать. Отец Серафим злой, с дочкой Тиной повздорил; она кричит: «Отдай все золото!», а он только губы сжал и бледный сделался…

Степа разговаривал шепотом, и все-таки Дунаевы услышали.

— Господи, что же теперь будет? — спрашивала тетя Лиза.

Бабушка ответила со свойственной ей прямотой:

— Если бог в душе есть — и на лопату не грех помолиться, а если нет веры, хоть бриллиантовую икону поверь, толку не будет.

— Степушка, — продолжала тетя Лиза, — что же, отец Серафим отдаст святые иконы или нет?

— Не знаю, мое дело маленькое…

Степа рассказал о тревожных слухах из уездов. Там уже началось изъятие церковных ценностей, и кое-где поднялись волнения. В одном из приходов монахи собрали ополчение и не подпускают к монастырю никого из властей.

В монастыре Оптина Пустынь на колокольне нашли золотые деньги, серебряный крест большой ценности и пятьдесят портретов Николая Второго. В подвалах Шамординского монастыря обнаружили замурованный сундук с золотыми иконами, а в печной трубе — три пуда десять фунтов серебра. Такие же сокрытия были и в Тихоновой Пустыни и в Лаврентьевском монастыре, что в Подзавалье.

— Степа, зачем же они прячут? — с искренним недоумением спросил Илюша.

— Гм… Чай, не железки, а чистое золото.

— Вот и хорошо: больше хлеба будет.

— Я понимаю, да ведь разные священники бывают: одни жадные, другие… Отец Серафим, конечно, отдаст. Только дьякон и дьячок против: говорят, надо прятать иконы. А батюшка отвечает: «Господь бог все видит и не даст церковь на поругание».

Вспомнился Илюше кудлатый дьякон, похожий на цыгана. Этот не даст, привык себе заграбастывать. Вон как прошлый раз хватал соленые огурцы и сало. А батюшка ласковый; наверное, он больной — под глазами темные круги и взгляд грустный…

— Степа, много у вас в церкви золота?

— Еще сколько! Одна золотая икона Игнатия Богоносца весит семнадцать фунтов. Недавно архиерей подарил церкви Евангелие. Переплет из чистого серебра, а сверху вделано шестнадцать драгоценных камней — один, желтый, с голубиное яйцо. Ох и тяжеленная книга! Мы с дьячком Повсикакием выносим ее вдвоем… Пойдем, посмотришь.

— Иди, иди, бусурман, — вмешалась в разговор бабушка. — Редко в церковь ходишь. А ты, Степка, плохо смотришь за товарищем.

— Слыхал? — строго спросил Степа, как будто хотел напугать друга. — А ну одевайся!

Но не потому Илюша стал собираться, что испугался бабушки, — интересно было увидеть своими глазами чудо-книгу в драгоценном переплете, золотые иконы и кресты, которые спасут голодных, посчитать, сколько на них можно купить хлеба…

Над высокими железными дверями церкви висела икона. На ней был изображен Спаситель с раскрытым Евангелием в левой руке. Правой он благословлял всех, кто входил в храм. Илюша прочитал надпись по-славянски:

«Приидите ко мне все страждущие и обремененные, и аз успокою вы».