Элизабет Спир - Медный лук

Когда он приходит в город вечером, все совсем по-другому и Даниил опять не знает, что думать. Мир будто обволакивает грусть. Вечером все стекаются к дому Симона Рыбака, где Иисус ночует на чердаке. Собравшиеся устали от целого дня работы у горна, на верфи или на виноградниках. Они набиваются в маленькую комнатку, а кто не поместился, остается во дворе. Сидят на утрамбованной бесчисленными пятками земле, так тесно, что нелегко найти проход между телами. Вечерами приползают за подаянием голодные, у которых и крошки во рту не было за весь день, приходят безработные бродяги и всякий сброд. Приносят на носилках немощных и калек. Дневная жара оставляет после себя духоту, вонь немытого тела, запах болезни. Глаза увечных и больных, утром полные надежды, по вечерам затуманены долгим днем бесконечного страдания. Даниилу противно смотреть, как они теснятся, рвут друг у друга куски, отбирают хлеб у тех, кто слабее. Никто не смотрит, куда ступает, не беда, коли под ноги попадется несчастное создание, что только и может — ползать на карачках.

Вечером Иисус тоже кажется уставшим. Сияющие глаза темнеют от жалости. Но он никогда не уходит, никогда не отказывается говорить с ними. И стоит ему сказать только слово, как все забывают свои беды. Лица обращены к свету, струящемуся из открытой двери. Голос учителя входит в сердце словно целительный бальзам. Раны души, измученной нескончаемым потоком побоев и пинков, уже не так сильно болят, забываются хотя бы на время. А иногда исцеляются и тела — то один, то другой вскакивают на ноги, полные живительной силы, и каждого в толпе заново охватывает надежда.

Но потом Даниил пускается в обратный путь, и в темноте удушающая жара снова давит на плечи, только что виденные страдания вновь всплывают в памяти, цепляются за душу, как репейник, и в ушах больше не слышны далекие трубы грядущего царства. В такие ночи нелегко говорить с Лией. А когда он тщетно пытается заснуть, его преследует один и тот же вопрос — когда, когда? Когда же? Сколько еще ждать перемен?

Но одну историю сестра просит снова и снова — лучше б о ней и вовсе не упоминать.

— Расскажи о той маленькой больной девочке, — умоляет она брата.

Даниил опять и опять, слово в слово, как затверженный в школе урок, повторяет:

— Иисус пошел в дом, где она жила…

— Нет, начни с самого начала, — требует, как ребенок сказку, Лия. — Как ты ждал на берегу…

И он начинает, зная — она не успокоится, пока не услышит заученную историю до мельчайших подробностей.

— Мы все ждали и ждали. Иисус был на другой стороне озера, отправился в тамошние селения, а с ним несколько учеников. Они уже возвращались в лодке. Люди караулили его с рассвета, голодные, на палящем солнце, но никто не хотел уходить, пока не увидит учителя. Кто-то вдруг закричал, что лодка подходит, все повскакали, стараясь разглядеть, та ли лодка, а когда они подплыли ближе, народ будто с ума посходил.

Можно подумать, он князь какой-то, так все кричали и вопили. Симону и Иакову с трудом удалось расчистить ему немножко места на берегу. Мне кажется, Симон пытался его уговорить остаться в лодке, как Иисус иногда делает — сколько ни называй они его равви или учитель, когда народ вот так не в себе, ни о каком почтении речи нет. Тут в толпе, где-то сзади, раздался крик, люди стали тесниться, мы увидели — проталкивается кто-то важный.

Иоиль шепнул: «Это Иаир», и тогда все задвигались, стараясь убраться с дороги, спрятаться за спины других. Все боятся Иаира, он — начальник синагоги. Даже Иоиль немного испугался. А друзья Иисуса подошли к нему, стали рядом наизготовку. Никто не знал, чего дальше будет. Но Иисус махнул рукой, мол, отойдите, а сам ждет так спокойно. Иаир прошел совсем рядом со мной, плащ с плеча сползает. Пыхтит, будто всю дорогу бежал. Прятаться незачем, он ни на кого не глядит, только на того, ради кого пришел. Что дальше случилось… Никто такого не ожидал. Иаир как бросится к его ногам. Словно последний нищий попрошайка. И хриплым шепотом — только те, кто рядом стоял, слышали — о чем-то молит. Но в толпе уже знали. У него дочка умирает. Единственная. Тогда Иисус говорит…

— Нет, сперва повтори слова Иоиля.

— Да, Иоиль сказал: «Единственная дочка, зеница ока».

— Зеница ока, — тихонько пробормотала девочка, словно чему-то радуясь.

— Мне, конечно, его стало жалко, а потом я подумал: «Повезло Иисусу». Такой важный человек — начальник синагоги, вот бы Иисусу с ним договориться, но нет, он такого вовек не сделает, он просто поднял беднягу и быстрым шагом пошел к его дому. А народ за ним, словно отара овец, и я с ними — знаешь, когда ты в толпе, времени подумать просто нет. Да и мне тоже было любопытно — что случится.