Аделаида Котовщикова: Нитка кораллов

— Ты кто? Ты не мама. А кто?

Молоденькая, до крайности застенчивая женщина смутилась под пристальным детским взглядом. Не сразу нашла ответ.

— Я Лена, — порозовев, ответила она. — Давай с тобой играть. Сегодня мне не идти на работу.

— Да, ты просто Лена, — согласился Саша. И они стали играть.

— Это просто Лена, — сообщил Саша отцу, когда тот пришел с работы. — Она хорошая.

О пасынках Лена заботилась от всей души, но старшего, Витю, уже подростка, она немного стеснялась, а с Сашей чувствовала себя просто, возилась с ним все свободное время, обожала его и баловала неудержимо.

Она могла бы в конец избаловать мальчика, но вскоре пошли у нее свои дети. И заботы о малышах они делили с Сашей: вместе купали ребят, укладывали спать, учили ходить. Слабая здоровьем, Лена часто болела, и постепенно Саша взял на себя изрядную долю хлопот. Он привык относиться к мачехе, как к старшей сестре: по-товарищески и даже слегка покровительственно. Младшие дети слушались Сашу больше, чем мать. Он умел быть требовательным, а Лена не умела.

Вечер. Тема Гагарин лежит на диване, закинув руки за голову. Невеселые мысли рассеянно бродят в Теминой голове.

…В «Титане» новая картина. Зайти бы сейчас за Виталькой Петровым и махнуть в кино. Но надо идти к Мятликову. К чему это? Сам он, что ли, не может приналечь на алгебру? Безо всякого толкача. А не пойти, так Сашка опять в газете опозорит.

Тема повернулся на бок, тоскливо прижался щекой к шелковой лилии, вышитой на диванной подушке.

Сейчас и о Верочке думать трудно. А он любит о ней думать, даже не думать, а просто представлять себе ее лицо, пробор, косы крендельками. Все застилает Сашкина насмешливая физиономия.

Тема зажмурился.

Морщинистая мягкая рука легла на Темин лоб.

— Светик, головка болит?

Бабушкин голос встревожен.

Тема открыл один глаз. Бабушка склонилась над ним, высокая, полная, в темно-вишневом до полу платье из какой-то тяжелой шелковой ткани. Черные, слегка припорошенные сединой косы коронкой возвышаются на голове. В молодости бабушка была красавицей, «звездой Еревана», как назвал ее однажды кто-то из знакомых.

— Который час, бабушка?

— Начало седьмого. Чаю хочешь? Выпей с малиновым вареньем.

— Не хочу! — Тема безнадежно вздохнул: «Не идти, что ли, к Саше? Скажу, не мог — и все…»

— Мы с мамой идем в театр. Ужинай с папой без нас. Голова как будто не горячая…

Бабушка уплывает из комнаты.

«Идти или не идти?» Размышления Темы прервал испуганный возглас:

— Ты не заболел? Щеки у тебя красные!

Теперь над ним шуршат черные шелка. И что-то сверкает перед глазами: брошка, серьги… Большие темные глаза матери с нежным беспокойством вглядываются в лицо Темы. Мать — та же бабушка, только моложе лет на двадцать. «Звезда Еревана номер два», — мелькает у Темы непочтительная мысль.

От надушенной руки, трогающей его лоб, Тема дергается в сторону.

— Пристали! Щупают меня каждую секунду.

— Но ты лежишь, Темочка! — жалобно говорит мать. — V тебя что-нибудь болит? Прими на всякий случай аспирин.

Тема вскакивает и начинает торопливо зашнуровывать ботинки.

— Еще аспирин! Техника на грани фантастики!

Мать стоит и смотрит ка него обожающим взглядом.

— Идите вы поскорей в театр, — говорит Тема. — Мы с папой как-нибудь сумеем поужинать без вас.

Не замечая иронии в его голосе, мать сокрушенно вздыхает:

— У папы заседание в институте. Он придет очень поздно. Эти заседания! Как они его утомляют! Если ты уйдешь, не возвращайся позже десяти.

«Вечные два пунктика! Не болен ли я и — слишком много работает папа. Всегда то же самое! Хоть бы правда заболеть хорошенько. Вот сейчас, сию минуту! Лишь бы не тащиться к Мятликову! К несчастью, я здоров, как бык!» — с досадой думает Тема.

Он одергивает смятую рубашку, засовывает в карман тетрадь и карандаш и, мимоходом щелкнув по носу статуэтку какой-то греко-римской дамы в тунике, стоящую в столовой на круглом столике, идет в переднюю.

Саши не оказалось дома. Вот так номер! А Тема был уверен, что Мятликов подстерегает его, как леопард свою жертву.

— Он просил, чтобы вы подождали. Он сейчас придет. В аптеку побежал.

Миловидная женщина в синем фланелевом платье и белом вязаном платке, накинутом на плечи, стояла перед ним, приветливо улыбаясь. Малыш лет трех выглянул из-за ее подола и опять спрятался.

— Садитесь, пожалуйста.

Женщина опустилась на стул у швейной машинки и взяла в руки шитье. Малыш, топоча, убежал из комнаты.