Аделаида Котовщикова: Наставник

Тему охватило странное чувство, все равно как если бы он, считая, что сидит на стуле, вдруг увидел бы себя сидящим в луже посреди улицы. Да не только себя, а еще кучу людей. Например, учительницу английского языка Серафиму Ивановну. Англичанка у них завитая, нарядная — сидеть в луже такой расфуфыре совсем не пристало…

«Что-то такое Исаак Ньютон загнул, — думал мальчик в тяжелом недоумении. — А люди учат эти нелепости уже… сколько лет подряд?»

Тема не поленился полистать учебник и найти дату. «Ну, так и есть: почти триста лет известны эти законы. Ньютон описал их в своей знаменитой книге „Математические начала натуральной философии“ в 1687 году. Но что же это? Помешаться можно! Не может быть, чтобы в течение трехсот лет люди — сколько-то миллионов людей — занимались белибердой и не замечали этого. Но… футбольный мяч… Да вот толкну хорошенько стул — живо упадет, где же тут равные силы?»

Тихонько отворилась дверь. Маленькими осторожными шажками вошла Аня, держа в одной руке тарелку, в другой — блюдце со стаканом чая. Лицо девочки дышало кроткой сдержанностью. На Тему она не смотрела. Поставив на стол посуду, обронила:

— Сладкое помогает мозговой деятельности, — и, не оглядываясь, выскользнула из комнаты.

От Аниной кротости Теме стало очень жаль себя. «Все там веселятся, „Демона“ слушают, а я как… узник за решеткой. Сашка вместе с Ньютоном посадили меня в темницу».

Большой кусок торта, пирожное и конфеты заметно скрасили Темино одиночество. Крем таял во рту. Тема с наслаждением запивал его горячим чаем.

«Здорово вкусно! Оказывается, я умираю с голоду. Вот до чего довел меня этот Сашка! В столовую из-за гостей не пойдешь — не уйти будет. И у себя не дал чайку попить, сухарь бессовестный…»

Там, у Мятликовых, ребята давно спят, а взрослые, поужинав, должно быть, еще сидят за столом. Иван Демьянович читает газету, Саша — книгу, а то играет в шахматы с Виктором. Лена шьет или вяжет. А может быть, никто не читает, а просто все разговаривают. Это самое интересное.

Оставаясь у Мятликовых после занятий пить чай, Тема всегда с любопытством прислушивался к разговорам за столом.

Между Иваном Демьяновичем и Виктором неизбежно возникал спор. Самым мирным тоном Иван Демьянович говорил:

— Опять сегодня на пятиминутке поминали, что «сборка» на слесарный участок жалуется.

Виктор сразу повышал голос:

— А она когда-нибудь бывает довольна, твоя сборка?

Уж эти мне сборщики! Все у них виноваты. Твою сборку по слушать, так…

— Почему она моя, когда я в первом механическом работаю? — отпивая из стакана крепкий чай, спокойно усмехался Иван Демьянович.

Он часто ругал какого-то Леньку, а Виктор его яростно защищал, крича, что к Леньке «подхода настоящего нет».

— Какой к нему еще подход? Парню восемнадцать лет, — хмурился Иван Демьянович. — Просто нескладный какой-то. А вал тот я ему никогда не прощу.

— Н-да, вал запороть — не шуточка! — покачав головой, говорил Саша.

Попросту он вставлял свои замечания, спрашивая отца:

— На скольких оборотах сейчас работает этот Квасков, вот что к тебе пришел из ремесленного?

А услышав, что молодому рабочему впервые поручили очень сложную и тонкую работу, кивал одобрительно:

— Ничего, пусть половит сотки.

О заводских делах Саша беседовал со старшими, как равный. Это удивляло Тему и вызывало зависть. До него суть вопросов не доходила, его просто развлекали смена выражений на лицах, энергичные жесты Виктора, покойная усмешливость Ивана Демьяновича. Ему и любопытно было бы узнать, как это «вал запороть» и кто и за что жалуется на слесарей, но спросить он не решался, боясь показаться смешным.

Как-то наедине он попытался расспросить Сашу:

— Послушай, откуда ты все знаешь? Вот какие-то там «сотки»…

— Сотки? — искренне удивился Саша. — Да это просто сотые доли миллиметра. У нас отец с Витькой вечно спорят, — сказал он, помолчав. — Но они это так… У Виктора характер задиристый. А вообще они дружат, ты не думай!

— Я и не думаю. Ты вот про все про заводское знаешь… Откуда?

— Откуда? — Саша помедлил. — Ведь все наши там работают. Да и что я знаю? Очень мало. — И он заговорил о другом.

Ему непонятно было Темино недоумение. Он даже и не догадывался, насколько для Гагарина необычно, совсем внове многое из того, что для него, Саши, привычно и знакомо.

После торта и чая Теме вдруг отчаянно захотелось спать. Он встал, потянулся, потом стоя, чтобы разогнать сон, выучил географию. И снова, зловещий в своей непонятности, перед ним неумолимо встал третий закон Ньютона.