Ирина Богатырева - Луноликой матери девы

Эта долина не была богата дичью. Камка приносила зайцев и птиц. За козами надо было идти далеко, и она не ходила. Эти олени, верно, хотели пройти долину и уйти дальше в свое кочевье. К тому моменту, как Камка спустилась бы на охоту, она нашла бы только следы на снегу.

Смелая мысль упала мне в голову, от нее стало и страшно, и весело: я подумала, что столько мяса хватило бы нам надолго, и я могу его добыть. Строгого запрета спускаться с кручи нам не было. Других хищников, у кого я отняла бы добычу, не было тоже. Проследив все, что могло бы остановить меня, и поразмышляв недолго, будет ли злиться Камка, я решилась и поспешила в пещеру.

Мне надо было взять Камкин охотничий лук. Забрать оружие у нее спящей было почти невозможно, и эта затея даже больше самой охоты меня будоражила.

Я уже спускалась внутрь, но прежде чем спрыгнуть вниз из хода, при неясном свете тлеющего костра, увидела фигуру, склонившуюся над ложем спящей в дальнем углу Камки. Я обмерла. Не успела даже сообразить, как поступить, а человек, медленно пятясь, стал отступать к выходу. Я тут же выкарабкалась наружу и встала с той стороны, куда он не повернул бы.

Но стоило ему появиться — и я замерла: узнала саму себя со спины. В моих руках был Камкин горит, я вскинула его на плечо, чтоб не мешал при ходьбе, и уверенным шагом начала спускаться с кручи.

Конечно, я помнила, что мой царь-ээ принял мое обличье. Но я привыкла, что он приходил лишь в виденьях, привыкла думать, что духи бесплотны и не могут поднять предмета, — а тут все было наоборот. Заставляя себя верить, что все еще сплю, я поспешила за ээ.

Дух — или я? — спустился с кручи и отправился в лес. Я спешила, держась поодаль, чтобы не быть замеченной. Но он не оборачивался, даже если догадывался обо мне.

Мы шли к реке. Я знала, что сделала бы так же, потому что олени, спускаясь с горы, шли по руслу, и мы могли опередить их, выйдя к разливу.

Двойник мой двигался быстро, но потом стал замирать и прислушиваться. Я делала то же. Обе мы знали, что олени, спеша отсюда прочь, будут выбирать самые обветренные, бесснежные места. И нам, не имея ни коня, ни собаки, следовало подстеречь их наверняка и надеяться только на меткость стрелы. Мы обе напряглись, чтобы понять, где идут олени.

Было то безветрие, которое сопутствует рассвету. Чутьем мы знали, что звери поспешат уйти отсюда до света, они искали пастбища, которых здесь не было.

И тут мы вышли на обрыв, за которым тропа уходила круто вниз и в сторону. Отсюда меж деревьев был виден кусочек долины с серповидным разливом реки — и олени, быстро уходящие по руслу. Они шли почти под обрывом. Мы обе поняли, что вожак решил поторопиться и провести стадо напрямую по самой опушке, вдоль русла. До них отсюда было шагов триста, но простора для выстрела не было.

И тут мой двойник сделал то, что мне не пришло в тот момент на ум, хотя позже я поняла, что тоже, верно, поступила бы так, будь там, где стоял он. Дева бросилась к высокому кедру и принялась забираться наверх. Уже через миг я видела, что она укрепилась там, прислонилась к стволу и натягивает тетиву, целя в оленей.

И тут произошла новая странность. Обе мы понимали, что с такого расстояния, поверх деревьев, послать единственную стрелу в цель сложно, а второй олени ждать не станут. Я только успела вспомнить слова Камки, что ээ-тай могут направить стрелу в цель, как увидала словно бы темный рой, возникший у корней дерева и устремившийся к деве. И в тот миг, как стрела покинула лук, рой окружил ее и понесся с ней вместе вниз.

То, что стрела достигла цели, мы поняли по испуганному топоту. Спины оленей замелькали между деревьев и, как поток, хлынули к выходу из долины. На снегу осталась туша подстреленной оленухи.

Кубарем покатились мы с пригорка, кувыркаясь в снегу, поднимаясь и снова скатываясь.

Радость охоты охватила меня, словно это мои пальцы натягивали тетиву. Краем глаза я видела, что мой двойник бежит рядом, так же, как я, оступаясь в снегу, поднимаясь, теряя шапку, натягивая ее на бегу и опять падая… Теперь я не думала скрываться, но и не могла догнать ее: она бежала так же, как я, и все ее движения были моими. И я вместе с ней чуяла холод снега на лице, жар бега и боль от ударов. Кровь стучала в голове, и радость душила.

Выкатившись к реке, мы пробежали вдоль русла и скоро увидели подстреленного оленя. Еще на бегу обе потянулись к ножу, и когда я увидела, как дева опустилась на колени и наносит удар по шее, чтобы выпустить дух оленя, пока он не пожрал мясо и не сделал добычу падалью, — я поняла, что это я сама стою на коленях и вонзаю в упругую плоть свой нож.