Халина Снопкевич - 2x2=мечта

Когда всему классу — а также кое-кому вне класса — все стало совершенно ясно, Корчиковский, по Людкиным расчетам, должен был так обхамить Ядзю, что той навсегда расхотелось бы влюбляться. Ничего подобного. Если Корчиковский встречался с Ядзей глазами — а это было неизбежно, — он улыбался ей, просто улыбался, как нормальный человек, и не гримасничал, как шут гороховый. И Людка вначале подумала было, что дела у Ядзи обстоят не так уж плохо. Когда на переменках Ядзя лезла к нему со своими дурацкими, высосанными из пальца вопросами, Корчиковский был вежлив. Трудно поверить, но факт. И вот эта-то вежливость и показалась Людке подозрительной. Над этим стоило призадуматься. Корчиковский чинил Ядзе карандаши, одалживал ластик, менял стержни в шариковой ручке, объяснял физику, наклеивал заметки в стенгазету, а главное — говорил «пожалуйста». Корчиковский говорил «пожалуйста»! Если бы пан Касперский пригнал в класс откормленного быка и, вооружившись своим черным зонтиком, устроил бы на уроке физики корриду или если бы на землю высадились марсиане — этого Людка, впрочем, ожидала с минуты на минуту, к этому она давно уже была готова, — все, наверно, и то меньше удивлялись бы. Корчиковский, который говорит «пожалуйста», — нет, это невероятно! И единственным человеком, которому это «пожалуйста» адресовалось, была Ядзя. Иногда Корчиковский заходил так далеко, что говорил даже: «Пожалуйста, Ядзя. Мне это совсем не трудно». Нет, это надо было слышать, и Людка слышала, хотя все время опасалась, что слышит «голоса» вроде Жанны д’Арк и что скоро ей придется возглавить какое-нибудь войско.

Однажды Яцек Рахвальский начал было: «Слу-у-ушай, и Ядзька-то-о…» — но докончить не успел. Корчиковский закатил ему такую оплеуху, что Яцек свалился прямо под батарею. Тут раздалось: «Математичка идет!» Яцек с трудом поднялся и, героически превозмогая боль, дотерпел до конца урока. К счастью, это был последний урок. После звонка ребята потребовали, чтобы девочки «немедленно покинули класс», а когда те воспротивились, ушли сами. Они долго стояли на спортплощадке, окружив Рахвольского и Корчиковского, и что-то с жаром обсуждали, но девчонок к себе не подпустили. Людка, правда, уловила: «Завтра в пять у Вислы», — и догадалась, что будут драться, но не знала, утром или днем и где именно. Не станет же она гоняться за ними по всему варшавскому берегу Вислы, тем более что берегов целых два. Видимо, дрались в пять утра, так как Корчиковский и Рахвальский не явились в школу, а Ковальский принес в класс две пары боксерских перчаток и напустил на себя ужасно загадочный вид. Наконец, после четвертого урока он раскололся: было, мол, все как положено, и теперь все о’кей — толку от такого объяснения, конечно, мало. А потрепали они друг друга здорово. Назавтра Яцек пришел в школу с толстой свеклой вместо носа, а у Корчиковского перекосилась вся физиономия, правая щека заметно пополнела, а глаза были прикрыты темными очками — «глазник прописал».

Людка смотрела на Ядзю с уважением и даже с оттенком зависти. Из-за нее дрались… Корчиковский дрался из-за нее… Корчиковский! Ну, положим, из-за чего дрался Корчиковский, — сам черт не разберет, уж, наверно, но из-за Ядзьки, это всем было ясно. Относился он к ней по-прежнему все так же удивительно вежливо, по-прежнему говорил «пожалуйста», а то и «пожалуйста, Ядзя», но только теперь уже никто не осмеливался лезть с намеками ни к Ядзе, ни к Мареку. Кому охота в пять утра выходить на ринг в кустиках у Вислы! Следы жестокой схватки целых две недели держались на лицах обоих бойцов, и желающих что-то больше не было, разве что Артур Ковальский охотно посудил бы еще одну встречу. Он все время суетился, приставал к ребятам, подначивал их. Но к Ядзе и Корчиковскому все это не имело никакого отношения. Вообще оказалось, что темы «Ядзя — Корчиковский» попросту не существует. Все эти приветливые «пожалуйста» — Людка в конце концов заметила, что они говорились всегда и только в ответ. Никогда у Корчиковского не было никаких дел к Ядзе, никогда он не обращался к ней первый. Говорили, что он здоровается с ней не только в школе, но и на улице, но никогда не подходит к ней, даже если она идет одна. И на школьные вечера он перестал ходить, а раньше посещаемость у него была чуть ли не стопроцентная. И если после знаменитой драки Людке еще казалось, что у Ядзи ость кое-какие шансы, то вскоре она убедилась, что дело ее гиблое. Корчиковский Ядзю избегал. Не демонстративно, но чрезвычайно последовательно. В конце концов и до Ядзьки дошло. А ведь она что угодно предполагала и подозревала, но только не это. Это ее совершенно обескуражило. Оно потом уверяла Людку, что, когда ребята пошли драться, ей стало ужасно не по себе, ну просто предчувствие какое-то у нее было. А на самом деле никакого предчувствия у нее не было. Людка все время за ней наблюдала. Но теперь-то Ядзя знала точно. Выход тут был один — разлюбить Корчиковского. Ядзя повздыхала еще немного, жалостно и печально, тем дело благополучно и кончилось. Кондзельский, конечно, в качестве утешителя не годился, но вот тот парень из десятого класса, яхтсмен, с которым Ядзя иногда болтала на лестнице, пришелся очень кстати. Они смотрели имеете отличный ковбойский фильм, причем Ядзя к тому времени уже перешла в другую школу, а это что-нибудь да значит.