Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах - том I

— А вдруг буря поднимется и поезд зальет?

Толя успокоил:

— Здесь бурь не бывает. Очень мелкое море. Оно еще здесь не совсем настоящее.

А небо стало хмуриться. И море потемнело, посерело.

Зина рада была, что поезд наконец отбежал от моря и что опять земля кругом. Пускай не совсем еще настоящее море — а все-таки!

Земля была уже немного другая. Вместо беленьких хаток стали попадаться домики, сложенные из крупных розовато-желтых неровных камней. Будто из мозаики стены. А крыши пошли красные, черепитчатые.

Даже сама земля другого цвета — не черная, а серовато-бурая.

Кто-то сказал:

— Это — Крым!

Хмурилось небо, хмурилось… ветер подул, пришлось закрыть окно.

Мама и бабушка собирали понемножку вещи, укладывались.

А когда приехали наконец в Феодосию, хлынул дождь. Мама надела Зине пальто и плащ. Даже рейтузы пришлось надеть — а в Москве давно гуляли без рейтуз.

Бабушка, Зина и Толя стояли с чемоданами под навесом.

Толин папа побежал узнать, где останавливается автобус из пансионата.

Зинина мама побежала ловить такси.

Зина стояла — маленькая, серьезная, с озябшим носиком и мокрой прядкой волос из-под капюшона плаща.

Вздохнула тяжело и сказала громко:

— Холодно и дождь. Так всегда бывает на юге!

И даже с некоторым вызовом посмотрела на Толю.

Бабушка улыбнулась. Кто-то из взрослых, проходивших мимо, засмеялся сочувственно.

А Толя не нашелся, что возразить этой странной маленькой девочке, которая в школу пойдет в будущем году.

А надо бы ей все хорошенько растолковать и объяснить.

Пускай она верно сказала про Южный полюс, но все-таки путаница у нее в голове страшная.

Маруся подошла к зеркалу, поправила воротничок, потрогала пряжку на поясе.

Ей хотелось быть очень серьезной и взрослой, но губы против воли растягивались в счастливую улыбку.

Это было ее первое шелковое платье. Больше того: это было первое платье, сшитое на собственные заработанные деньги.

— Хорошо, Вадимка? — спросила она братишку. Вадя сидел на столе и смотрел не на Марусю, а на ее отражение в зеркале. Он поболтал ногами и ответил сдержанно:

— Ничего… Зачем эти пуговицы на плечах, а петель нету?

— Такой фасон, глупышка.

Маруся пригладила волосы и посмотрела на фотографию, висевшую на стене.

«Воображает, что похожа на маму, — с раздражением подумал Вадя. — И причесалась, как на портрете. А сама тощая, волосы желтые и нос кверху. Мама была не такая».

— Посмотри, Вадимка, подол сзади не висит?

— Не висит.

Вадимкино равнодушие огорчало Марусю. Не говорить о платье было невозможно. Она быстро переоделась, стала вновь обыкновенной и домашней. Аккуратно разложила платье на кровати, потом пошла в переднюю, к телефону.

Вадя выглянул в окно. Ленька Бобров бегал по двору в кепке, лихо сдвинутой на затылок.

— Ну как? — спросил он.

— Подожди, — отвечал Вадя. — Она уйдет за билетом. Тогда.

Из передней донесся голос Маруси:

— Ты в чем пойдешь? А я — в новом шелковом… Честное слово! Крепдешиновое, серенькое… Знаешь, Анька, ведь я целый год копила, из каждой получки откладывала… И вот наконец!..

«На платье себе копила, — сердито подумал Вадя, — а небось, когда попросил купить мячик, сказала: денег нет!»

Он отошел от окна, чувствуя, что разговор приближается к концу.

— Так я забегу за билетом, Анечка. А пойдем врозь. Встретимся у входа. До свиданья!

Маруся вприпрыжку вбежала в комнату.

— Вот что, Вадимка, — сказала она, — я вернусь через полчаса. Будь умницей, в окно не высовывайся, не запачкай платье.

Она положила руку на плечо брата, но смотрела через его голову на новое платье.

Вадимкино плечо стало твердым и неуютным.

— Не беспокойся, не запачкаю.

Маруся закрыла окно, накинула на плечи пестрый шарфик и выбежала во двор.

Вадя подождал, пока она скрылась за воротами, открыл окно и перевесился вниз.

— Эй, Ленька!

— Ушла?

— Ушла. Иди скорее! Не звони, я тебе открою.

Леня вошел, придерживая рукой карман курточки.

— Принес?

— Принес. А у тебя?

— Очень мало.

Вадя сунул руку за шкаф и вытащил небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу…

— Она их прячет, много не наберешь.

Леня вынул из кармана туго набитый узелок.

— Она надолго ушла? Успеем?

— Сказала — на полчаса. Да разве они умеют быстро, эти девчонки? Уж говорят, говорят — остановиться не могут. А тут еще платье новое — креп-де-шиновое! — Вадя презрительно ткнул пальцем в Марусину обновку. — К шести часам должна вернуться. Они с Анькой в театр идут, в оперу. Платьем шелковым хвалиться будет моя Маруська… Бери ножик, режь головки.