Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах - том I

— Так это же Зинин отец поет! Он, действительно, только мрачные. Это его любимая… Но знаете, Зина может и веселых сколько хотите! У нее тетя в городе живет, кассирша в театре, у нее тоже гитара, и она только веселые. Я Зине скажу, она сегодня будет веселые!

— А Зиночка не обидится?

— Зина-то? Нет, она не обидится. Это у нас Томочка обидчивая, уж она бы обязательно. А Зина ни чуточки. Вы, Тоня, не беспокойтесь, я ей скажу.

Зина действительно оказалась не обидчивая.

— Хорошо, — сказала она, — меня как раз тетя Вера научила очень хорошеньким веселым песням. К ним недавно театр оперетки приезжал на гастроли, и все у них в городе эти песни поют.

— А что такое театр оперетки? — спросила Лена.

— Ну, постановки такие, поют, танцуют… очень весело.

— Вот и хорошо, — одобрила Лена.

Физкультурой Зина с ребятами заниматься не смогла — слишком невыдержанный она была человек. Эти уроки взяла на себя Лена.

— Мы даже можем не физкультуру, а ритмическую гимнастику, — сказала Лена. — Ты будешь на гитаре… вот так для прыжков… — она пропела. — Вот так для марша… Вот так для шага на месте, а я буду все им показывать.

Ребят всех построили по росту, в один ряд, лицом к Лене, показали, как нужно держать пятки вместе, а носки врозь. Выпрямили им спины. Увидев, как они интересно и важно стоят, Коленька бодро подполз на четвереньках к линейке, со стороны маленькой Гали.

Встал, покачался немного на белых кривых ножках и выпрямился, как другие, ожидая дальнейших распоряжений.

Лена смотрела на ребят.

«До чего же их мало!» — с досадой думала она.

Ей вдруг вспомнился белый зал с паркетным полом в одном из московских клубов, куда мама возила ее, маленькую, на уроки ритмической гимнастики. Длинная линеечка ребят в одинаковых белых костюмчиках и белых тапочках.

Любимая учительница Ольга Андреевна — молодая, красивая, в черном шелковом платье, с черными, гладко зачесанными волосами.

Лене хотелось быть похожей на нее. Быть похожей — это очень трудно: вместо черных волос — две светлые косы, а платье голубое, ситцевое, полосатенькое.

Но в конце концов дело не в платье и не в прическе.

Лене хотелось, чтобы все ее движения были такие же плавные, изящные, как у Ольги Андреевны.

Ей хотелось говорить тем же ласковым, ровным, спокойным, но властным голосом.

Ольгу Андреевну нельзя было не слушаться.

Был, впрочем, в начале этих уроков один толстый мальчишка, которого, по-видимому, очень избаловали дома.

Иногда он вдруг начинал хохотать, выходил из ряда, толкал других ребят, кривлялся, мешал заниматься.

Нужно было видеть, с каким спокойствием, не повышая голоса, делала ему замечания Ольга Андреевна.

Лена вздохнула.

Вместо белого зала с паркетом — дорожка, посыпанная песком, и четыре малыша, одетые по-разному, Коленька, пятый, не в счет, — смотрят на нее.

— Пятки вместе, носки врозь! — они были уже у всех вместе и врозь. — Руки на бедра! — Лена показала, как это нужно делать.

Обе Гали и Юрик, как могли лучше, повторили Ленино движение.

Коленька пошатнулся, подбоченился, но, посмотрев на Кука, опять спустил руки вниз.

— Что же ты, Кук? Руки на бедра!

— У нас с Коленькой их нет, — ответил Кук.

— То есть чего нет?!

— Ведер нет. Мама с ними на речку пошла.

Витя громко ржал, закатившись под липу. Кирюшка, боясь Лены, наполовину задохся от беззвучного смеха.

Зина фыркнула прямо в гитару, внутри инструмента даже загудело.

Томочка хихикала. Один Боба, из всех руководителей, сохранил невозмутимую серьезность.

Лена снисходительно улыбнулась — так улыбалась Ольга Андреевна, если на уроках случалось что-нибудь смешное.

— Не ведра, Кук, а бедра. Бедра вот здесь. Руки нужно положить сюда. И Коленька тоже. Вот так. Теперь поднимите правую ногу. Зина, играй шаг на месте! Правая нога вот здесь. Коленька, не поднимай, упадешь! Опустите правую ногу. Поднимите левую ногу. Левая нога вот здесь…

Урок продолжался.

После обеда было пение и прогулка до самого звонка.

Юрикова мама поджидала сынишку на своем крыльце.

Она еще издали услышала звонкие голоса. От сторожки, взявшись за руки, под присмотром двух руководителей, шагали Юрик и Кук, распевая во все горло.

Юрикова мама могла быть довольна: мрачных песен не было больше.

Юрик пел:

Бунт начался в среду, перед обеденным перерывом.