Константин Курбатов - Тимкины крылья

— Нет уж, извини-подвинься, — сказал Эдька. — Я все подготовлю, а придавливай ты сам. Твоя сеструха, ты и придавливай.

Мы договорились, что крышку закрою я, и помчались к моему дому. Я должен был сидеть под окном, чтобы в нужный момент сигануть в комнату и захлопнуть крышку.

Мама все еще жарила лещей. Эдька прошел через кухню и вежливо справился обо мне у Фени.

— К тебе, наверно, побежал, — не отрывая глаз от вышивки, равнодушно отозвалась Феня.

Ее белые волосы падали почти к самым коленям. Во красавица-раскрасавица! Я и не подозревал, что она так здорова врать. Хоть бы смутилась чуточку! Эдька тоже наворачивал дай боже.

Я сидел под окном и слушал, как они друг друга обхаживают.

— Он уже давно убежал, — сказала Феня таким честным голосом, что я даже сам засомневался, сидел ли я вообще в погребе или мне это только приснилось.

— В том-то и дело, что ко мне он не прибегал, — убедительно вздохнул Эдька. — Подполковник Серкиз его, понимаете, к себе требует, а его нет нигде.

— Серкиз? — удивилась Феня. — Чего это он вдруг Серкизу понадобился?

Она даже вышивку опустила. Еще бы! До такого наглого вранья нужно было додуматься. Это было вообще сверхвранье. Начальник штаба нашего полка почище иного генерала. Он наверняка и не подозревает, что у какого-то старшины минно-торпедной службы есть сын Тимка. Что ему какой-то Тимка? Перед ним весь остров дрожит. Его не только матросы и офицеры стороной обходят, но даже офицерские жены. Он так выпучивает свои рачьи глаза, что от одного их взгляда можно спокойно получить инфаркт.

И чтобы подполковник Серкиз потребовал к себе меня, Тимку Грызлова, в такое мог только чокнутый поверить.

Я делал Эдьке в окно сигналы, чтобы он не очень загибал. Но Эдька увлекся и ничего не замечал.

Феня сказала:

— А ты передай подполковнику, что Тимофею некогда, что он занят.

Она вполне серьезно это сказала. Словно речь шла о том, чтобы отнести соседке соли. Некогда, и все.

Эдька красиво захлопал глазами.

— Как… некогда? — поинтересовался он. — Это же Серкиз.

— А Тимофею некогда, — сказала Феня.

— Да нет же, правда, — забормотал Эдька. — Там, понимаете, колдун за мачту замотался, и, кроме Тимки, туда не забраться никому. Вот провалиться мне на этом месте!

— Провалиться? — спросила Феня и взглянула на сундук, под которым должен был сидеть я.

— Ага, провалиться, — обрадовался Эдька. — Мне ведь что. Он сказал, я прибежал.

— А сам-то ты чего не полез?

— Хо-хо! — сказал Эдька. — Сам! Вы видели, там шест какой? Разве мне на него взобраться? Да вы если не хотите, не передавайте. Мне что. Я так и скажу подполковнику.

Эдька врал так правдиво, что даже меня стало сомнение разбирать: может, действительно Серкиз? Я знал, что это чушь, а сам нервничал. Сидел под открытым окном и нервничал. Что, если и вправду меня ждет Серкиз, а Эдька просто позабыл мне сказать? Во тогда будет!

— Отодвинь вон сундук, сказала Феня. — И крышку открой в подпол.

— Зачем? — сделал удивленные глаза Эдька.

— Твой дружок там загорает, — сказала Феня.

Глаза у Эдьки стали совсем квадратными.

— Там?

Он отодвинул сундук, поднял крышку, позвал меня и кисло улыбнулся.

— Разыгрываете, улыбнулся Эдька. — Нехорошо так делать. Там полеты идут, а вы разыгрываете.

Феня совсем как мама вздохнула и опустилась перед люком на коленки.

— Тим! — позвала она. — Слышь, Тимка! Хватит дурить, вылезай!

Позвав еще немного, она попросила Эдьку:

— Спустись, пожалуйста.

— Я? — удивился Эдька. — Зачем?

— Тащи его оттуда. Он на меня, видишь ли, обиделся. А не пойдет, тогда я сама слажу.

Эдька стрельнул глазами на окно, за которым притаился я, и полез в погреб. И тотчас над его головой угрожающе нависла тяжелая крышка.

— Остряки-самоучки! — хмыкнула коварная Феня. — Давай, давай! Ты же провалиться хотел. Только учти, в соседней комнате я тоже люк придавлю.

Эдька осознал опасность слишком поздно. Последние слова Феня произнесла уже над опущенной крышкой.

Я ринулся на помощь другу. Тюлевая занавеска за что-то зацепилась. Я ее дернул. Любимый мамин кактус качнулся, подумал и рухнул с подоконника вниз. Он рухнул точнехонько на синий графин, который завоевал на лыжных соревнованиях папа.