Константин Курбатов - Тимкины крылья

Со стены, из деревянной рамки с треснутым в уголке стеклом, строго смотрел на меня похожий на дядю Жору человек с чапаевскими усами. В петлицах у человека было по три кубика. Красивые темно-русые волосы волной падали ему на лоб. Так и казалось, что сейчас он взмахнет головой, чтобы откинуть волосы назад, как это делает дядя Жора. Только глаза у человека были не такие, как у дяди Жоры. Глаза у человека на фотографии были усталые и строгие. А так дядя Жора очень походил на своего отца. Только что не носил усов.

Я положил стамеску и махнул через окно на улицу.

Над островом совсем не по-северному полыхало солнце. У колодца со скрипучим воротом обсуждали утренние новости офицерские жены. С грузовика таскали в магазин Военторга мешки и ящики несколько солдат.

Вдоль пыльной улицы, в конце которой блестела под солнцем река, вились над домами дымки.

Взревел на взлете и быстро растаял в синеве самолет. Сколько ни смотри на самолеты, все равно не привыкнуть к ним. К чему хочешь можно привыкнуть, а к самолетам привыкнуть нельзя.

Кто сейчас улетел? Может, Жора Переверзев. А может, Руслан Барханов со своим штурманом Сеней Колюшкиным. А может, Эдькин отец майор Хрусталев.

Эдькин отец — командир эскадрильи. Поэтому Эдька живет в самом большом на острове, двухэтажном доме, который называется ДОСом — домом офицерского состава. И квартира у Эдьки шикарная, две комнаты на троих.

Но я к Эдьке в его шикарную квартиру стараюсь не заглядывать. Эдькина мать, Вера Семеновна, закончила педагогический институт и упражняется в воспитании на Эдьке и мне. Школы на острове нет, вот она и упражняется на нас с Эдькой. Она читает нам лекции о честности и вечно нас в чем-нибудь подозревает. И еще она воспитывает Эдьку другими способами, более существенными. Эдька боится матери больше, чем я начальника штаба нашего полка подполковника Серкиза.

У ДОСа Рита, жена лейтенанта Тараса Коваленко, выколачивала хоккейной клюшкой ковер. Тарас Коваленко тоже летчик что надо. Недаром он дружит с Русланом Бархановым. Рита раньше работала официанткой в офицерской столовой. С Коваленко они поженились недавно, и она по привычке все еще встает за два часа до построения полка. Не то что другие жены.

Кроме Риты, у ДОСа больше никого не было.

Я закинул голову и, вложив в рот два пальца, свистнул.

— Очумел, никак! — сказала Рита. — Спят еще люди-то.

У Риты всюду ямки — и на щеках, и на локтях, и даже на голых коленках. Она выколачивала ковер, и в волосах у нее прыгав ли накрученные на палочки кудряшки.

— Сколько же спать можно? — буркнул я и снова свистнул.

Не хватало еще, чтобы я топал к Эдьке в квартиру в такую рань!

Прогрохотал, взлетая, самолет. Я посмотрел ему вслед. А Рита даже не оглянулась. Самолеты, по ее мнению, спать людям не мешают. А вот если один раз свистнуть, то это всем мешает.

Из окна выглянул Эдька. Он чего-то дожевывал. Я замахал ему рукой, чтобы он срочно сквозил вниз. Эдькина мать еще, конечно, спала. Она начинала воспитывать сына часов с одиннадцати.

Эдька выскочил на улицу, и я рассказал ему, какую подлость устроила Феня и как я придумал ей отомстить. Эдька мой замысел одобрил.

Заметив, что мы шепчемся, Рита перестала выколачивать ковер и, жмурясь на солнце, навострила уши. Она, наверно, с утра не подцепила еще ни одной новости, а топать к колодцу ей не хотелось.

Рите не понравилось, что мы шепчемся. Она оперлась о хоккейную клюшку и сказала:

— Послушайте, мальчики, помогите мне на второй этаж ковер затащить.

— Ковер? — удивился Эдька. — Как — ковер? А вас, случаем, ничего не беспокоит?

— Что? — не поняла Рита.

— Или, может, вам дует? — заботливо поинтересовался Эдька.

— Дует немного, — растерянно подтвердила Рита. — От стены. Мы потому и ковер купили.

— Все ясно, — сказал Эдька. — Помылись — закройте душ.

Он тронул меня за рукав. Мы бегом обогнули угол дома и спустились в заросшую кустами балку.

— Ну и молодежь нынче пошла! — заворчала нам вслед Рита. — Хулиганье сплошное. А еще отец — майор!

Эдька самодовольно улыбался. Он кого хочешь мог отбрить. А жаловаться к его родителям тоже не очень-то разбежишься. Что он такого особенного сказал? Ничего он такого не сказал. Все совершенно культурненько, ни одного грубого словечка.

План у меня был такой. Эдька приходит и спрашивает у Фени, где я. Феня, конечно, забеспокоится, что я сижу столько времени в подвале и не подаю голоса. Она полезет за мной. А Эдька захлопнет крышку и придавит ее сундуком.