Кристина Сещицкая: Мой волшебный фонарь

— И я понимаю! — воскликнула я. — Генек неплохой парень, но на этот раз пани Хжановская абсолютно права!

Ясек некоторое время тупо смотрел на меня.

— Это еще не все, — вдруг сказал он. — Конец у этой истории совсем дурацкий.

— Почему?

Ясек придвинул к себе тарелку, выскоблил ложкой остатки яичницы, отправил их в рот. Потом вытащил из кармана пилочку для ногтей, нагнулся и принялся деловито пилить ножку у столика. Все это означало, что Ясек «сосредоточился». Прежде чем высказать какую-нибудь мало-мальски толковую мысль, он обязательно должен «сосредоточиться» — это уже давно подметила наша Агата. В конце концов Ясек откашлялся, точно слова, которые он собирался произнести, застряли у него в горле, и чуть слышно пробормотал:

— Итак, приступим к прологу.

— К эпилогу. Пролог бывает перед началом.

— К эпилогу, — согласился Ясек.

И вот какой оказался эпилог.

После уроков Генек Крулик подошел ко мне и сказал:

— Послушай, старик! Как же мне теперь быть?

— Придется сказать мамаше. Ты же знаешь Хжановскую: от нее не отвертишься.

Мы вышли из школы. Генек молча тащился за мной, охоту чесать языком у него начисто отбило. Наконец он заговорил:

— Понимаешь, одно во всей этой истории паршиво…

— Что же?

— То, что отец в самом деле уехал, а у мамы сердечный приступ. Тяжелый…

На этом разговор оборвался. Что я мог сказать Генеку? Он точно громадный камень волок на горбу, а я ничем не в состоянии был ему помочь. Когда он свернул к себе во двор, я поглядел ему вслед. Райфлы уже немного залоснились на заду, но Генеку было не до них…

— Помой тарелку… — сказала я. — Только постарайся, чтобы она осталась цела.

Я слышала, как Ясек пустил воду на кухне, как громыхал единственной тарелкой, точно это был сервиз на двенадцать персон. Потом все стихло, только несколько раз скрипнула дверь ванной. И вдруг передо мной предстал мой братец, своим видом повергнув меня в крайнее изумление. На нем была белая рубашка, которую он почти никогда не надевает, и галстук, что было уж совсем поразительно. И белобрысые космы лежали на голове в относительном порядке.

— Что с тобой?.. — испуганно спросила я.

— Иду к Хжановской.

— Ты?

— Я.

Он мне показался на кого-то удивительно похожим. Даже не внешне — я сразу поняла, что дело тут не во внешнем сходстве. Меня поразили его глаза: в них отразились и уныние, и решимость, и всякие другие противоречивые чувства, с которыми он направлялся прямо в логово тигра, а точнее, в лапы пани Хжановской. Я ничего не сказала. Ясек ушел, а я все думала: кого же он мне напоминает? Прошло довольно много времени, пока я наконец не сообразила, в чем дело, а сообразив, сама долго не могла в это поверить. И тем не менее я не ошиблась. Ясек был похож на Ромео из музыкальной школы. Тот поступил бы точно так же.

Поздно вечером, когда все уже спали, мама присела ко мне на кровать. Я рассказала ей историю про учительницу анатомии и молнию — разумеется, с обоими эпилогами. Мама улыбнулась, только не мне, а в пространство. Эту ее улыбку я не люблю с детства, потому что так мама показывает свое «превосходство, зрелость и жизненный опыт» — иначе говоря, дает ясно понять собеседнику, что у того еще молоко на губах не обсохло. Признаться, последнее время на мою долю таких улыбок выпадает все меньше и меньше, львиная доля достается близнецам. Однако на сей раз эта улыбка предназначалась мне.

— Неужели ты до сих пор не заметила, что Ясек человек очень непростой? Он все время как бы раздваивается.

Я пожала плечами. Нет, что-то я у него не замечала никакой раздвоенности, или, как это говорится, второго лица. Он такой, какой есть. Несносный дома и популярный за его пределами. Все ясно и понятно…

— Очень непростой! — повторила мама. — Нужно только хорошенько к нему приглядеться.

— Я его, слава богу, знаю! — воскликнула я. — Вот уже пятнадцать лет приглядываюсь! И за все эти годы ни разу не видела, чтобы он палец о палец ударил ради кого-нибудь, кроме себя! Плевать ему на чужие заботы и огорчения! И за дело, которое не имеет к нему прямого отношения, он ни за что не возьмется. Он у нас в этом смысле какой-то деревянный…

Мама снова улыбнулась. Должно быть, она решила отыграться за все то время, когда я была избавлена от этой ужасной улыбки.