Ирена Юргелевич - Чужой

— Ужин! — воскликнул Юлек с презрением. — Я могу вовсе не ужинать! И вообще, еще рано.

— Ладно, кончай канитель. Опоздаем — бабушка будет ругаться.

Пришлось уйти. Мариан шел неторопливо и спокойно, Юлек то и дело останавливался и оглядывался на дом доктора.

Уля пошла на террасу и устроилась в уголке на топчане. Перед ней была раскрытая книга. Но мысли разбегались, и чтение шло плохо. Вскоре она заметила, что была еще одна причина, мешавшая ей сосредоточиться: голоса, доносившиеся из кабинета. Уля никогда прежде не сидела на террасе во время приема и не знала, что из-за двери так хорошо все слышно.

Слабый немолодой женский голос пространно жаловался на боли в боку, в печени, в пояснице… Второй голос расспрашивал и советовал. Неужели это отец? Это был совсем не тот нервный и сухой голос, который Уля так хорошо изучила во время неприятных ежедневных разговоров. Он звучал свободно, как будто только сейчас, с больным, доктор становился самим собой. А главное — это был ласковый, дружелюбный голос, голос доброго человека… Значит, ее отец добрый? Нет, нет, это не так! Уля точно знает, что он не добрый. Это просто профессиональная вежливость. Отец обязан быть любезным, вот и все. Загадочная двойственность человеческой натуры, которая недавно так обескуражила Улю, здесь объяснялась очень легко.

— Спасибо, доктор, спасибо вам! — говорил старческий голос. — Вам, как матери родной, все сказать можно…

Что она говорит, эта старуха?.. «Как матери родной»? До чего люди глупы! Уля сострадательно усмехнулась.

— До свиданья, доктор.

Скрипнула дверь из кабинета в приемную, голос женщины затих. Вдруг Уля вздрогнула.

— Садись, сынок, посмотрим твою несчастную ногу, — говорил отец. — Давно это случилось?

— Три дня назад, — ответил хрипловатый голос Зенека. — На стекло напоролся.

— Гм…

Этот звук выражал озабоченность; по-видимому, рана выглядела неважно. Уля услышала металлическое звяканье инструментов и чирканье спички. «Зажигает спиртовку, — угадала девочка, — кладет шприц в стерилизатор, сейчас будет кипятить».

— Придется немного подождать, а пока я тебя осмотрю. Зенек недовольно пробормотал что-то, потом сказал резко:

— Ничего у меня не болит, только нога.

— Посмотрим, посмотрим. — Голос доктора мягко убеждал, в нем не было ни обиды, ни раздражения. — Сейчас посмотрим.

Наступила тишина, прерываемая короткими указаниями: «Дыши… не дыши… Так, еще раз… Ложись… Садись…»

— Основательно ты простудился… Кости у тебя не болят?

— Болят. Но это ерунда.

— Миндалины тоже не в порядке. Следует о них подумать. Не сейчас, разумеется.

Снова звякнули инструменты: видимо, отец вынимает их из кипятка и раскладывает на стеклянной плитке.

— Будете резать? — Голос Зенека звучит сдавленно, глухо.

«Боится», — думает Уля и, хотя никто ее не может услышать, тихо повторяет: «Не бойся, Зенек, не бойся, не бойся».

— Да, — говорит отец, — необходимо вскрыть.

— Будет больно?

— Будет. Но недолго. А потом сразу станет легче. Возьмись за ручки кресла и сжимай их как можно крепче. Так.

На ногу не смотри, это мое дело. Ты же взрослый человек, верно?

Ответа не последовало.

«Не бойся, не бойся, не бойся», — повторяет Уля. Потом забывает обо всем и только ждет, когда же Зенек закричит. Он не кричит.

— Вот и все, сынок, — говорит отец. — Самое страшное позади. Что, вспотел? Еще бы, это не шутки, можешь собой гордиться… Теперь перевяжем… А сейчас пересядь-ка сюда, ко мне, только осторожно… Я выпишу тебе рецепт. Через минуту отец объясняет:

— Это микстура, а это порошки, то и другое по три раза в день. И еще одно, самое главное: скажи матери, что ты должен три дня лежать в постели.

Молчание.

— Ты слышишь, что я говорю?

— Слышу. Скажу.

Уля удивилась. Ей не приходило в голову, что мать Зенека может быть где-нибудь поблизости: он же сам сказал, что приехал издалека… А может, к ней-то он сейчас и идет?

Тем временем разговор в кабинете продолжается:

— Ты пришел ко мне один или с кем-нибудь из родных?

— Один.

— В таком случае Уля сбегает к твоим родителям. Тебя надо отвезти.

— Зачем? — быстро говорит Зенек. — Не надо.

— Я, мой дорогой, лучше знаю. Со свежей повязкой ходить нельзя.

Молчание, потом резкий голос Зенека:

— Я живу не в Ольшинах.

— А где?

— Я еду автостопом. Сюда я вообще попал случайно.

— Но ты же здесь где-нибудь остановился… у родственников, у приятеля…