Сусанна Георгиевская - Отрочество

Девочки чувствовали себя глубоко виноватыми. Может быть, если бы они пришли во-время, этого бы не случилось.

Они видели, что мать Яковлева в отчаянии еле удерживает слезы.

— Нет, вы правда не знаете, куда он ушел? — спрашивала она у них.

— Честное пионерское, не знаем, — отвечали девочки и в смущении переглядывались друг с другом: оставаться было неловко, а уйти — бессердечно.

Уже целый час они сидели тут, не зная, на что решиться.

Яковлева то входила, то выходила из комнаты, оставляя их одних. Она звонила кому-то по телефону, подходила к двери на лестницу и, приоткрыв ее, подолгу стояла на пороге. Потом, тяжело вздыхая, возвращалась в комнату и, недоверчиво взглянув на них, в сотый раз спрашивала:

— Нет, вы правда не знаете, где он? — и снова выходила.

Девочки только искоса поглядывали друг на дружку и покусывали губы.

И вот наконец громко и отчаянно зазвенел звонок. Дверь отворилась. В комнату, тяжело дыша, вошла мать, а за нею вбежал мальчик — очевидно, тот самый… (Ну конечно, тот — Таня узнала его.) Щеки у Дани горели. Он сбросил на стул пальто и шапку, а сам, не замечая девочек, кинулся к матери.

— Мама, мамочка! — кричал он, словно она была глухая. — Ты испугалась… Но правда же я нечаянно. Я, понимаешь, никак не мог… Я, понимаешь, хотел уехать в Парголово, но не было денег… и потом я…

Он протянул к ней обе руки и обнял ее за плечи.

Девочки стояли возле стола, растерянные и удивленные. Если бы с ними была Лида, она бы, может быть, и догадалась, что теперь надо делать. Но Лиды не было, и они понимали только одно: надо как-нибудь поделикатнее и поскорее уйти.

— Мамочка, ну вот ты сердишься, — вдруг сказал мальчик, — а я… честное слово…

Голос у него дрогнул. И тут мать порывисто притянула его к себе и, тихо всхлипывая, прижалась головой к его груди.

Это была удобная минута. Ни мальчик, ни его мама не думали о гостях. Девочки на цыпочках прошли через комнату, оставив на столе патефон, пластинки и репродукции картин из Русского музея.

Выйдя на площадку, Таня и Вера значительно переглянулись и стали медленно спускаться с лестницы.

Лида была права. Дело тут, очевидно, было серьезное, и не следовало бегать смотреть на кросс. Человек дороже всего. В следующий раз они не сделают такой ошибки.

…Нет, Саша не поехал в этот вечер с отцом в Парголово, как думала Галина Андреевна.

Кататься на лыжах — это, конечно, хорошо, это очень хорошо кататься на лыжах, особенно за городом, когда рядом, рукой подать, речка и лес. Или горы. Лучше, чтобы горы… Бежишь, и вдруг подвернется лыжа, и ты — раз! — бултых в снег. Встанешь, отряхнешься и опять бежишь. Жарко, весело и дышится как-то особенно — глубоко, сильно, со вкусом.

Очень хорошо, присев на корточки и размахивая в воздухе руками, перелетать овражек между двумя горками, раскатившись так здорово, что кажется, будто совсем отрываешься от земли.

И хорошо еще очутиться с кем-нибудь из ребят неожиданно посреди леса. Тишина. Кругом бело. Стоишь задумавшись, задрав голову кверху. И вдруг среди веток мелькнет подвижное, живое, шустрое… белка! И снег с веток посыплется прямо тебе на шапку.

«Гляди, Данька, гляди — белка!..»

«Врешь!»

«Да ей-же-ей, не вру! Тише…»

Данька, Данька и снова Данька… Опять про Даньку. У него, у Саши, видно вовсе нет самолюбия. Товарищ его чуть что из дому не выгнал, а он скучает без него.

Одним словом, Саше было невесело. Ехать за город совсем не хотелось. Пряча нос в воротник и глядя себе под ноги, он кое-как, сбивчиво и не очень толково объяснил это Николаю Ивановичу. Тот сказал, что если не хочется ехать, то и не надо. Он, пожалуй, зайдет на часок в больницу и к чаю воротится домой.

— И ты приходи.

— Ладно, приду.

Саша проводил отца, прошелся несколько раз взад и вперед по улице. Потом подумал и от нечего делать побрел в библиотеку.

Он пришел сюда просто так, сам не зная зачем. Но стоило ему сбросить в гардеробной куртку, сдать лыжи и подняться по широкой знакомой лестнице, как привычная тишина и особенный, любимый запах книг сразу напомнили ему о множестве тихих, хороших, сосредоточенных часов, проведенных тут. Стало не то чтобы весело, но как-то по-особому уютно.

Сильно было заметно, что нынче каникулы: читальный зал был почти пуст. На нескольких столах горели лампы под зелеными абажурами. Знакомая библиотекарша улыбнулась Саше. Он был здесь самым юным читателем.

Саша попросил книжку Мультатули, оглянулся и пристроился поближе к окну.