Б. Травен - Поход в Страну Каоба

Дон Аполинар и лавочник рассмеялись — они почувствовали себя сильными и могущественными по сравнению с наивным и глупым Селсо.

— Хочешь выпить, Селсо? — спросил дон Аполинар.

Перед ним стояла начатая бутылка коньяку, и он хотел было калить Селсо стакан. Но тут дон Аполинар вспомнил, что стаканчик коньяку стоит шестьдесят сентаво, а стопка агуардиенте — всего лишь пять. И он решил попросить лавочника налить Селсо стопку агуардиенте. Но лавочнику самому пришла в голову та же мысль. Ведь оба они были кабальеро и выросли в том кругу общества, где каждый ребенок, обращаясь к девяностолетнему индейцу, кричал: «Эй, ты!» — в то время как старик индеец почтительно говорил «вы», величал доном всякого сопливого мальчишку из семьи ладино и часами просиживал у порога дома, безропотно ожидая, когда хозяйка соблаговолит вспомнить о нем и вынести пять сентаво, которые он заработал, притащив на спине вязанку дров из леса, расположенного в двадцати километрах от города.

Да, недаром оба кабальеро принадлежали к одному кругу — не успел дон Аполинар подумать об агуардиенте, как в руках лавочника уже оказалась глиняная бутыль.

Но Селсо сказал:

— Премного благодарен, патронсито, я не пью.

— Буэно, хорошо, — ответил дон Аполинар.

И лавочник тут же убрал бутыль. Затем дон Аполинар добавил:

— Итак, ты пойдешь, Селсо?

— Страшно, очень страшно, — ответил Селсо, делая вид, что обороняется от натиска дона Аполинара. Но на самом деле он умело вел на него наступление. — Дорога больно дальняя.

— Знаешь, Селсо, что я тебе скажу: я буду тебе платить по три реала в день. Три реала, понимаешь? Тридцать семь сентаво в день!

— А еда, хозяин, где я возьму еду?

— Ну, еду тебе, разумеется, придется купить заранее.

— И это все из тех же трех реалов, мой добрый патронсито?

— Да у тебя на все про все уйдет не больше полуреала в день, а то и один кинто.

— Но тогда, значит, я все же не заработаю в день трех реалов, как вы мне посулили, патронсито.

Селсо говорил все вежливей, смиренней и покорней. Казалось, он едва понимает, о чем идет речь. Можно было подумать, что индеец безнадежно глуп и так подобострастен, что ни один даже самый ревностный начальник полиции не мог бы уличить его в непослушании. И никто, даже самый бывалый вербовщик, не понял бы, что не ладино играет индейцем, а индеец играет ладино. Ни дон Аполинар, ни лавочник, которые считали себя столь важными персонами, не замечали и даже не подозревали, что они — игрушки в руках индейца, и от этого игра становилась для Селсо особенно увлекательной. Чем более угодливым и подобострастным прикидывался Селсо, тем более значительными они себе казались и тем более утрачивали бдительность при переговорах. У него должны остаться три реала в день чистыми — Селсо вдруг заговорил об этом с такой определенностью, что, казалось, уже невозможно заставить его тратить из этой суммы деньги на еду.

— Хорошо! Вот тебе мое последнее слово, Селсо. Я буду тебе платить по четыре реала в день, — сказал дон Аполинар тоном, означавшим, что сделка состоялась.

— Но, сеньор, дорогой мой патронсито, мой добрый хозяин, с вашего разрешения, вы только извините меня за мои слова, да разве я смогу проделать этот путь за две недели? Так быстро и лошадь не доскачет.

Селсо говорил плаксивым голосом, желая подчеркнуть, что тут виноваты не он и не лошадь, а дорога.

Дон Аполинар, уже утомленный затянувшимся торгом, не очень прислушивался к словам Селсо. Но тут он вспомнил, что еще полчаса назад речь шла о сорока днях пути — двадцать туда и двадцать обратно — и что если ему придется послать верхового, а быть может, даже двух, то отправка письма обойдется невероятно дорого. По сравнению с этими расходами цена, запрошенная индейцем, показалась ему такой скромной, что он почувствовал прилив щедрости. А к этому благородному чувству тотчас примешалось и деловое соображение: если он щедро вознаградит Селсо, у индейца будет хорошее настроение. А хорошее настроение во время такого путешествия — вещь немаловажная, оно не даст нарочному пасть духом, повернуть назад, отдать письмо и отказаться от заработка, как бы велик он ни был.

— Что говорить, Селсо, путь длинный, это верно, — сказал дон Аполинар. — Я сделаю для тебя все, что смогу. Я заплачу тебе за тридцать пять дней из расчета четыре реала в день. Если доставишь письмо на монтерию за две недели, получишь еще восемь реалов в награду. Я напишу об этом в специальном письме к сеньору управляющему монтерии дону Эдуардо. Письмо отдашь ему в руки.