Славка Поберова - Жирафка

Почему же и дальше нельзя рассматривать мой случай индивидуально? Больных детей, например, посылают в санаторий на три месяца, на полгода, а потом они возвращаются домой. А я уже называю домом дом Марии. И здешняя школа стала для меня «нашей школой». И весь этот забытый богом город…

— Боже, какой ужас! И это ты держишь все время в голове? — всплеснула руками Ивета, когда в воскресенье утром я все ей рассказала.

Я пыталась побороть в себе те нехорошие чувства, которые возникли у меня при нашем субботнем свидании. Больше всего меня огорчало, что, собственно, мне нечего ей сказать. Но ведь написала же она мне письмо! Я сразу и не поняла, как оно мне помогло.

— Даже и представить себе не могу! Уехать из Праги! Я дивилась, что ты рискнула это сделать, а теперь ты огорчаешься и делаешь из всего проблему. Ты знаешь Дуду: ничего плохого он бы тебе никогда не посоветовал. Он ведь и теперь не перестает говорить о тебе, ты же была его гордостью. Сколько раз он ходил к врачу по поводу твоей болезни! А то письмо, что я тебе тогда написала, — сейчас-то я могу тебе в этом признаться, — то письмо сочинил он. Ну, вместе со мной, конечно. Понимаешь, без его подсказки я бы не рискнула написать о своих проблемах с матерью. Ты знаешь — я тебе еще не говорила, — она снова разводится… Я ей сказала, что каждый день не выходят замуж, теперь-то я не маленькая. Ох, Лени, если ты за это его предложение не схватишься обеими руками, ты будешь просто корова!

Значит, вот как дело было! Значит, это Дуда! Ну что ж, какая разница, он попал в самую точку. Он, наверное, тогда понял, что на слова я реагировать не буду. Я всегда знала, что он замечательный человек. А вдруг и я когда-нибудь сумею стать такой! Но, честно говоря, мысль о том, что придет время и я, в свою очередь, смогу помочь девочке, попавшей в беду, меня не вдохновляет. Теперь я в игре одна. Ивета с письмом или без письма все отдаляется и отдаляется от меня. Не стали же мы тогда ближе! И вернусь я или нет в Прагу, я сделаю это не из-за Иветы. А из-за Праги и, разумеется, ради нашей семьи. Раньше-то Прагу я вообще не воспринимала, дом для меня ничего не значил, и одно присутствие Милуш выводило из себя.

Итак, Томаш. Удивительный Томаш.

— Ты знаешь, — говорит Томаш, — в Заборжи еще лежит снег. Поедем?

— Еву возьмем?

— Нет.

Мы медленно шли по сказочному, заснеженному лесу и вовсе не ворковали, как это бывает в фильмах, но было прекрасно. Говорили мы о математике. А когда случайно (это бывало относительно часто) мы прикасались друг к другу, у меня возникало какое-то особенное чувство. Наверное, у него тоже, потому что он быстро начинал что-то говорить, я ему отвечала. Конечно, я отстала в развитии, это понятно — у меня не было времени, но Томаш!

— Я сначала поглядывал на Еву, — рассказывал он мне, — но она всегда такая озабоченная, что ничего даже и не замечала. А с другими я и не разговаривал — ты же знаешь, что с ними не о чем разговаривать. Я завтра приду к тебе и принесу шахматы — ты должна научиться играть, я считаю, что ты для этого достаточно интеллигентна.

— Спасибо за комплимент. А что делать с моей математикой?

— Математика — ерунда, математика — логическая наука. Зато в грамматике господствует закон джунглей.

— Мой папа высказывается точно так же, вы бы с ним нашли общий язык.

У меня все же хватает ума понять, что всерьез делать ставку на Томаша я не могу. Вряд ля он влюблен по-настоящему. А если бы и был влюблен, то, как говорит мама, женские слезы, весенний дождь и первая любовь длятся недолго или что-то в этом роде.

Кто для меня важнее? Наверное, все-таки Ева.

Мы совсем недолго с ней знакомы, но наша встреча не была случайной, и подружились мы не как глупенькие маменькины дочки. Можно даже сказать, что каждая из нас много пережила прежде, чем мы встретились. Да, все это не так просто — наша встреча, дружба, я это чувствую и знаю. И Мария так же считает. И Богунка.

— Глупость, что женщины не способны на настоящую дружбу. Не верь этому никогда. Но, как и все настоящее, дружба — не даровое удовольствие.

Неужели она отгадала, что происходит во мне? Прямо я ей ничего не говорила, а если бы сказала, то, насколько я ее знаю, она бы мне посоветовала решать самой. Когда Богунке предложили место на факультете, ей тоже было о чем задуматься. И у папы были длительные командировки, и ему в таких случаях приходилось решать, ехать или оставаться со своими студентами. О Милуш я не говорю. Ведь как она рыдала тогда на лестнице! Мама тоже рассказывала, что был у нее в давние времена друг Франта; если бы она за него вышла замуж, была бы теперь женой посла! Рассказывая это, она смеялась. Из всей нашей семьи своей судьбой больше всего довольна как раз мама. Даже у Милуш бывают минуты слабости, правда редкие. А что касается отца, он был больше всего счастлив, когда его студенты получили премию в Финляндии. Во всяком случае, радовался он гораздо больше, чем после защиты докторской.