Анатолий Голубев - Никто не любит Крокодила

«Американская гонка обойдется без меня… Глупо гоняться на континенте, где никто не разбирается не только в велосипедах, но и в автомобилях. Половина американцев не подозревает, что под капотом их машин гудит двигатель внутреннего сгорания».

— Как долго вы еще собираетесь выступать на гонках? — Роже не поверил своим ушам — с такой беспощадной открытостью прозвучав вопрос Молсона.

— Сколько смогу сидеть в седле. Понимаю: моя осень у порога. Но сейчас я один из самых знаменитых гонщиков Франции…

Все охотно и согласно закивали головой.

— А с таким званием не очень приятно расставаться. Хотя до дна испил чашу горестей и радостей. Когда уйду, быть может, оставлю себе для поддержания формы несколько шестидневок.

— Уходить горько? — спросила жена Вашона.

— Видите ли, мадам… Напоминает ситуацию, когда сунешь палец в тонкую трубку и не можешь его потом вынуть!

Все засмеялись. Роже остался доволен сравнением. А Цинцы хлопнув в ладоши, громко произнесла:

— Следует записать! Лучше, пожалуй, не придумаешь. И это говорит человек, чей послужной список в велоспорте почти не имеет конца! Полсотни титулов и мировой рекорд по числу побед в шестидневных гонках. Ничего себе тонкая трубка! Ее диаметр позволяет стоять во весь рост!

— Браво, браво! — Вашон зааплодировал. — Вы сказали прекрасно! Мы все горды, что месье Дюваллон с нами и что он силен как никогда.

— Месье Дюваллон, — с наивной улыбкой, так не шедшей ее некрасивому лицу, спросила мадам Вашон. — А вы пьете, как их, эти самые допинги? Они очень горькие?

Все сдержанно засмеялись.

— Сказала что-нибудь не так? — закатив в испуге глаза, спросила она. — Я ведь так мало знаю о велосипеде…

— Нет-нет, мадам, — поспешил заверить ее Роже. — Вы спросили очень точно и правильно. Допинги очень горьки. Иногда горьки, как смерть. Мадемуазель Цинцы недавно описала гибель нашего общего друга мистера Тейлора.

— О!… О!… О!…— Несколько абсолютно одинаковых восклицаний, словно исторгнутых из одного горла, прозвучали вразнобой.

— Он выпил слишком много? — Да. Слишком. И сердце не выдержало…

Цинцы нахмурилась, словно пытаясь отогнать воспоминание.

— Сердце Тома подорвал допинг,-сказала она, будто размышляя. — Помню, Тейлор лежал на камнях лицом вверх, и доктор, заложив ладони ему под голову, большими пальцами прижимал к лицу пластиковый шлем кислородной маски…— Цинцы не говорила — словно читала, поэму в прозе, записанную кровью раз и навсегда. — Доктор прижимал маску слишком сильно, и губы Тома, скрюченные судорогой, расплющивались под пластиковой крышкой и выглядели развороченной раной…

Роже вдруг понял, для чего она все это рассказывает сейчас. Она просто мстит этим богатым мещанам, лезущим не в свои ворота. Это было жестоко. И Роже решил прервать ее, пожалев, что упомянул о Томе.

— Не всегда кончается так плохо…

— Конечно, — подхватил Вашон. — У нас в «Молочной гонке», слава богу, без допинговых штучек.

—Не спешите утверждать это, мистер Вашон, — подал реплику Оскар. — До конца гонки еще полпути. \

— Будем надеяться, что пессимизм месье Платнера беспочвен, — миролюбиво сказал Вашон.

— Допинг — явление морально порочное, физически опасное, социально неприемлемое, но порой абсолютно необходимое, — подлила масла в огонь Цинцы.

— И потому мы ввели испытания, — сказал Вашон.

— Которые, на мой взгляд, — вставил Роже, несовместимы с личной свободой. Весь современный спорт и не только велоспорт, стоит сегодня перед допинговой проблемой.

— Врачи были и будут против допинга. Тейлору много раз говорили, что он перенапрягается, не хватит никаких сил постоянно работать на пределе…

— Кто знает, где наш предел, — огрызнулся Роже, недовольный тем, что Цинцы вновь вернулась к Тому.

— Тейлор, обычный человек, хотел казаться непобедимым. Мы слишком часто отворачивались, заметив слабости Тома. Было что-то пугающее в его манере рисковать собой…

— Мое мнение, смерть Тейлора — грубейшая ошибка администраторов, которые не ввели обязательного обследования каждого из участников…

К счастью, подали бульон с гренками, и за столом воцарилась тишина, прерываемая лишь легким постукиванием ложек.

«Конечно, им не понять человека, принимающего допинг. Допинг не от хорошей жизни. После любого стимулятора наступает депрессия, из которой потом трудно выйти. Как бы ни трудно в чистой гонке, к утру отходишь. После допинга — тебя словно спеленали… Иной вместо интенсивных тренировок закупает стимуляторы, когда порой в допинге нет необходимости. Никакой регламентацией не остановить таких, потому что любой допинг — это уступка самому себе. И уступить надо только один раз».