Анатолий Голубев - Никто не любит Крокодила

Слезы навернулись на глаза Роже — Цинцы резала по живому… Да это было и неудивительно. Она знала их обоих, может быть, лучше, чем они сами знали себя.

«…Том был англичанином до мозга костей, англичанином традиционным, старого склада, который в любой мелочи видит прекрасную возможность порадоваться самой жизни. Том был великим Неунывакой. Он никогда не считал, что место на велосипедном Олимпе постоянно и однажды олимпиец не окажется битым. Как сейчас вижу Тома на чемпионате мира в Саланге. Почти выиграв гонку, Том упал, повредил плечо, и победа буквально уплыла у него из рук…»

Дюваллон мог дальше не читать… Роже прекрасно помнил, как Цинцы ворвалась тогда в амбулаторную машину, где он успокаивал Тома. Тот сидел в мокрой от пота форме. Крупные мутные шарики катились из глаз, оставляя на грязном лице серые потеки… Он совсем не думал о том, что на него смотрят окружающие. Он всецело отдался горю, как умел отдаваться и радости.

А уже через десять минут увлеченно объяснял Цинцы, как надо готовить домашнее мороженое. И что его надо есть обязательно сразу, пока оно еще хранит движения растирочной лопатки.

Это воспоминание показалось Роже таким кощунственным в сопоставлении с фактом смерти, что он отложил газету и дочитал ее только в аэропорту — после того, как команда сдала багаж и ожидала вызова на посадку…

Роже вздохнул и решительно направился в салон первого класса.

Оскар Платнер, бывший двукратный чемпион мира и обладатель ещё десятка не менее громких титулов, а ныне менеджер французской сборной, всегда летал только первым классом. Даже если бы его любимой команде пришлось лететь сидя рядком на крыле лайнера, Оскар Платнер все равно бы оказался в салоне первого класса.

В Швейцарии, где Платнер жил постоянно, у него было несколько довольно солидных предприятий, приносивших ему хороший доход и позволявших жить широко, а не просто безбедно. На треке и на шоссе он не смог бы, конечно, сколотить таких денег. Но в седле он сделал себе громкое имя, которое сумел удачно пустить в дело. Он влез во многие солидные фирмы и рекламные агентства. Сметка, расчет, энергия и десятки других добрых качеств, уживавшихся в Платнере, позволили ускорить оборачиваемость такого капитала, как спортивное имя.

За пять лет коммерческой деятельности Оскар стал богатым и независимым человеком, который очень трезво решил, что заработанных денег хватит до конца жизни и теперь надо только жить. Он вновь вернулся в спорт. Теперь Платнер ездил по миру в роли менеджера, представителя федерации или члена жюри. Ездил просто так, для удовольствия, поскольку, как выяснилось, даже ему, человеку преуспевающему, нелегко без привычного велосипедного мира, которому он посвятил лучшие годы жизни. Платнер возвратился к велосипеду, как Гобсек к своему сокровищу, — пользоваться им он не мог, а расстаться не хватало сил.

Оскар говорил на четырех языках одинаково остро, умно и бойко. И потому был незаменимым собеседником, внимательным и веселым переводчиком между людьми, которые не знали какого-нибудь общего языка.

Салон первого класса почти пустовал. Оскар, склонившись к самому уху миловидной, средних лет американки, шумно, с жестикуляцией, рассказывал какую-то смешную и, судя по всему, пикантную историю. Американка заливчато хохотала и через каждые два слова экзальтированно вскрикивала: «Нет, правда?!»

Оскар, увидев Роже, прервал рассказ и представил Дюваллона своей соседке:

— Познакомьтесь, самая яркая велосипедная «звезда» Франции! Только не говорите, мадам, что вы никогда не слышали имени Роже Дюваллона! Юноша этого не переживет!

— Нет, правда? Это сам Роже Дюваллон? Сам Крокодил?!

— Браво, мадам! Именно так его зовет весь спортивный мир. И отнюдь не за то, что со слезами на глазах он пожирает все велосипедные титулы, которые только возможны. Скорее за то, что именно так он поступает со всеми хорошенькими женщинами!

— Нет, правда?!

Роже пожал плечами, — он не терпел пустую светскую болтовню. Когда-то подобное «узнавание» дамочки, судя по всему, весьма далекой от спорта, привело бы его в восторг, заставило переполниться чувством собственного величия, но сейчас оно его даже не тронуло. Крокодил попросил:

— Оскар, угостите рюмкой хорошего коньяка?

— Да, да, охотно, — откликнулся Оскар. Он подозвал стюардессу:

— Три коньяка, пожалуйста!

— Как?! Месье Крокодил пьет коньяк перед самым состязанием? Вы ведь сказали, что гонка начинается завтра?!