Раиса Торбан - Заколдованная палата

— Вот приедет мой папа, он вам покажет, где раки зимуют, — доносился из палаты Валерочкин голосок. — Вы узнаете, как держать меня в изоляторе без штанов, меня, сына известного дипломата, которого весь Советский Союз знает.

— Нам теперь все равно, — басил Фредик. — Мы — люди конченные, пропащие…

— К нам подход нужен! Индивидуальный подход! — явно передразнивал кого-то Валера.

— Ах, стервецы, — отец покачал головой и в наброшенном ему на плечи халате вошел в изолятор.

— Папа! — почему-то упавшим голосом вскрикнул Валерочка.

— Здорово, сынок…

Фредик, раскрыв рот, застыл от изумления. Дверь плотно закрылась. О чем они говорили — никто не слышал. Но все видели, как после тихого вначале разговора, затем горячих споров и, наконец, всхлипываний, похожих на лай охрипшей собаки, Фредик в трусах и тапочках на босу ногу вышел из изолятора с невидящим взором.

Обычно он в два прыжка «брал» лестницу, ведущую наверх, к их палате. Но сейчас она ему показалась необыкновенно крутой и трудной.

Валерочкин отец начал разговор с Фредика. И не стал читать ему «мораль», как это делали другие и чего терпеть не мог Фредик.

Он почувствовал доверие к этому человеку и понемногу рассказал все. И про шкурки…

Товарищ Гречишников слушал Фредика и смотрел на него пристально, не отрывая глаз. Фредик не смог выдержать его взгляда. Опустил голову и заревел, как девчонка.

— Хорошо, если у человека есть совесть! — сказал Валерочкин папа, — я понимаю, трудно признаваться в своей вине и особенно в подлости, и особенно в такой! А Митя спас тебе жизнь…

Они еще долго говорили. Никогда и никто так не говорил с ним, Фредиком. И вот Фредик должен пойти к Мите. До чего же крутая лестница… И как трудно начать этот разговор! К счастью, Митя был в палате один.

— Лежишь? — хрипло спросил его Фредик.

— Лежу, входи…

— А Сашка где?

— На консультации у профессоров…

Фредик присел на кровать подле Мити.

— Знаешь, я заниматься решил, письменным русским.

— Пожалуйста, — удивился и обрадовался Митя, — только вот не совсем удобно. Ты в одних трусах, без тетради, без книжек…

— Сегодня и так ладно, — как-то странно сказал Фредик. Вскочил, забегал по комнате. Опять сел. Сжал голову руками.

Митя ни разу не видел Фредика в таком состоянии.

— Я у тебя возьму, — Фредик вдруг вырвал страничку из Митиной тетради.

Мите было немного жаль испорченную тетрадь, но он ничего не сказал.

— Ну ладно, я буду тебе диктовать, а ты пиши, — предложил Митя.

— Нет, — сказал Фредик. — Я буду писать, а ты меня поправляй!

— Хорошо, пусть будет по-твоему…

Фредик, красный, взволнованный, закусив губу, что-то быстро написал.

«Я — хам», — прочел Митя. — Правильно написал?

— Правильно.

Фредик взял листок и снова что-то быстро нацарапал.

— «Я с выня», — прочел Митя и сказал, теряясь: — Три ошибки.

— Безо всяких ошибок! Это я написал правильно.

Он вырвал у Мити листок и размашисто написал еще кое-что.

«Я…» — дальше шло такое, что ни читать, ни произносить — нельзя…

— Зачем ты так про себя, — мягко упрекнул его Митя, — я никогда о тебе так худо не думал.

— Не думал! — неожиданно высоким голосом крикнул Фредик. — А я — такой. Я тебе сейчас докажу, кто я… — Он вырвал из-под Мити подушку и сунул руку в наволочку… Шкурок не было… Фредик вскочил, принялся лихорадочно ощупывать подушку, сдернул наволочку, разорвал наперник и стал из него выбрасывать горстями пух и перо, наконец, вытряхнул все содержимое наперника в воздух.

— Ты с ума сошел?! — пытался остановить его Митя, но не мог подняться с постели.

— Значит, ты взял их?

— Кого?

— Ну, эти дырки!

— Какие дырки? — удивился Митя.

— Ну эти, тьфу, норки?! — вид у Фредика был безумный.

— Что ты прешь? Я ничего не брал.

— Врешь, я сам затолкал их к тебе в наволочку, со зла…

Митя все понял и побледнел.

— Так это ты сделал, гад?

— Я… — весь сжался, сидя на полу, Фредик.

Митю начала бить мелкая дрожь.

— Ну, ударь меня, ударь по морде! Я со зла, из-за Ляльки, — Фредик подполз к нему на коленях.

Митя размахнулся и ударил его.

— Бей еще, я виноват, бей…

— Гад ты такой, — выдохнул Митя. — А меня вором посчитали, в кабинете срамили. Я с такого позору хотел убиться… а после уж Светлана Ивановна сказала, что вор сознался.

— Я ей не сознавался, — Фредик вскочил.

— Тогда кто же?

Весь в пуху и перьях Фредик ворвался в кабинет к главному врачу.