Юрий Герман - Вот как это было

— Мама, может быть, товарищ Блинчик на посту замёрз?

А Иван Фёдорович тихим голосом отвечает:

— Товарищ Блинчик ещё не замёрз. Товарищ Блинчик находится на своём посту. Привет вам, ребята!

Шёл я в пожарную команду и думал: вот где тепло, вот где сытно, вот где шумно и весело.

А пришёл — и глазам своим не поверил: холодно, тихо, все бойцы-пожарники лежат на своих койках и молчат.

«Что, — думаю, — такое? Может быть, у них мёртвый час?»

И говорю:

— Здравствуй, папа. Может быть, это у вас мёртвый час?

Он отвечает:

— Здравствуй, Мишка. Нет, это у нас ничего особенного. Просто полёживаем. Силы бережём. Ложись и ты, полежи — рядом койка свободная.

Лёг я и лежу.

И думаю: почему это койка свободная?

А папа объясняет:

— Тут один мой товарищ раньше отдыхал. Мы вчера пожар тушили, а фашисты стали по пожару стрелять из пушек. Мой товарищ как раз из огня одну девочку выносил. Снаряд разорвался, и его вместе с девочкой убило насмерть. Он умер на посту, как герой.

Полежали мы с папой немножко и пошли в пожарную столовую обедать. Сели за стол и кушаем на двоих папину порцию. А другие пожарные на нас смотрят. Потом вдруг гляжу: перед нами ещё одна тарелка с супом стоит. Это они все сложились для меня. Я, конечно, отказался. А старый пожарный Лука Назарыч сказал:

— Не дури, парень. Где сотня кормится, там и сто первый покушает. Понятно? И должны мы друг друга выручать. Наша вся работа пожарная на товарищеской выручке держится. Ясно?

— Ясно, — отвечаю.

— То-то! — говорит. — Давеча, например, пошёл я в огонь — работал, ну огонь-то с дымом возьми меня и положи. Внизу легче, чем наверху, по этой причине пожарный норовит лечь, когда плохо ему, — отдышаться. Только я прилёг — на меня железина какая-то навалилась с потолка. И не подняться мне больше. «Прощайся, думаю, Лука Назарыч, с жизнью, не дожить тебе до той минуты, когда наши доблестные войска войдут в Берлин и кончат проклятый фашизм». Но не тут-то было. Слышу — бьёт вода, клокочет из брандспойта, и вижу—идёт ко мне твой папаша и заливает огонь водой. Сбросил с меня железину и выволок на свежий воздух.

«Дыши, говорит, Лука Назарыч, на доброе здоровье, много тебе ещё пожаров надо тушить, не вышло ещё твоё время на полный пожарный отдых...»

Вот так папа у меня!

Он, например, оказывается, самым первым в зоосад прибежал, когда фашисты Народный дом подожгли. Он, оказывается, к живому тигру в клетку ворвался и сеть на него набросил, чтобы спасти тигра от пожара. Он, оказывается, даже бегемота не испугался и первый к нему подошёл во время пожара. И слониху он хотел спасти, но только не успел, потому что её бомбой убило и она умерла. И папин начальник мне сказал:

«Твой папа, Мишка, не только среди людей, но даже среди зверей известный пожарник».

Рассказывали мне, рассказывали про папу моего — вдруг звонки зазвонили, все вскочили — и на машины. Пожар!

Вот опять весна наступила, и опять будет Первое мая. И весной стало видно, какие мы чёрные, просто от этих коптилок насквозь прокоптились. И печки-времянки нас тоже хорошенько прокоптили. Конечно, грязные мы, потому что и вода у нас не,шла, за водой мы с чайником на канал ходили. Из проруби попробуйте-ка натаскайте воды!..

Ну, а весной лучше стало.

Лучше, да не очень.

Фашисты по-прежнему в нас стреляли из пушек, и стервятники опять бомбить начали.

Вот попал я однажды вечером под бомбёжку.

Стою под воротами, вдруг одна старушка с бидончиком кричит:

— Матушки-батюшки, он его кузовом пырнул!

А мы ничего не понимаем. Кто кого кузовом пырнул? Оказывается наш лётчик-истребитель фашистский самолёт таранил. Фашист уж совсем бомбы хотел сбросить, а наш сокол его ударил— тот и рассыпался на части, а бомбы в Неву уронил.

Но только мы ничего вначале не знали.

Как вдруг старушка эта опять кричит:

— Отцы-благодетели, на нас парашютист падает! Бей его!..

И как припустит по улице со своим бидончиком. Никогда я не думал, что старушки могут так сильно бегать.

Ну, а за старушкой мы все, кто под воротами стоял. Какой-то пожилой с портфелем, ещё один дядечка с сеткой — рыбу ловить, потом ещё тётка с керосиновой бутылкой и девчонок штуки три.

Вот бежим, вот бежим... Хотя и не быстро. Быстро не получается.

А фашист как раз только опустился. И с наглостью стоит и верёвки парашютные к себе подтягивает. И на нас никакого внимания. Дядька, который с сеткой, как увидел это, так и зашипел: