Михаил Демиденко - Приключения Альберта Козлова

Мужчина в майке покосился на меня и спросил:

— Мальчик, ты кто такой?

— Рядовой Козлов, рассыльный по штабу.

— Чего же ты здесь сидишь?

Я не знал, что ответить. Я покраснел и вдруг почувствовал, что зареву безутешно, если меня прогонят из класса.

— Мне нужно знать про асов, — сказал я.

— Пускай сидит, — сказал кто-то. — Пусть учится, может, пилотом станет.

— Ладно, сиди и молчи! — дал «добро» мужчина в майке. — Наша эскадрилья переводится на статут асов. Ясно? Задача — разминировать воздух. Они объявили «зоны истребления». Удары их чувствительны. Налетят, как стервятники, долбанут — и ушел в облака. Так вот, мы должны стать охотниками за охотниками. Немец всегда стремится выйти из боя с набором высоты и подставляет живот. Это у МЕ-109 самое слабое место. Пилот защищен лишь парашютом и загнутой от спинки броней.

Я сидел и не дышал. Я следил за руками мужчины в майке, у него в руках были макеты самолетов, он показывал, как нужно атаковать сверху, снизу, со сторон, как выходить из боя, как прикрывать товарища…

— Маневр служит интересам огня, — поучал он. — Первое, самое главное, — превосходство в высоте. Поэтому во время боя всегда должно быть преимущество в высоте. Одна пара ведет бой, вторая патрулирует сверху. Какие данные у «мессера-109»? Скажи ты!

Ответ того летчика я запомнил на всю жизнь.

— Потолок «мессера» — девять тысяч метров, расчетный — одиннадцать тысяч, набор — пять тысяч метров за пять целых и четыре десятых минуты.

Ответ потряс меня: «мессер» меньше чем за шесть минут набирает пять километров высоты! По ровному месту идти спорым шагом целый час…

Летчики перешли к обсуждению поставленной задачи, я ушел из класса — пора было возвращаться в штаб. Я спускался по лестнице школы на первый этаж и все думал: «Пять километров высоты за шесть минут!» Цифры подействовали на мое воображение, в них было что-то неизбежное, как в тяготении Земли.

Где-то играло пианино… Наверное, в спортзале. Я пошел к спортзалу. Дверь оказалась открытой.

За пианино, выдвинутым к окну, сидела знакомая девчонка Рита Майер. Перед ней лежали ноты, рядом стоял ее дедушка, слепой скрипач. Он, запрокинув голову, отсчитывал такты, притопывая.

— Раз, два, три… Раз, два, три… Минуточку, Риточка, девочка. Прошу сыграть последний вальс Шопена. Нет, нет, не то! Не тот, последний, четырнадцатый. Прошу!

— Дедушка, — сказала девочка грустно, — инструмент расстроен.

— Знаю, знаю! Другого нет — значит, будем работать на этом. И… начали!

Девочка заиграла.

Я спрятался за дверь и слушал… Я видел, как пальцы у Риты бегали по клавишам, лицо у нее было серьезным, как у летчиков, когда они слушали бой по приемнику. Пальцы у девочки жили самостоятельно, и казалось, их очень много, не десять, а пятьдесят или сто. Девочка чем-то очень напоминала летчиков…

И я понял чем: сознанием важности того, что она делала, чувством собственной нужности.

Я еще никогда не ощущал необходимости в себе.

Во дворе стоял сломанный велосипед. Его руль торчал ручкой в небо. Восьмерка на переднем колесе, порванная передача — немые свидетели моей беспомощности.

Что делать с велосипедом?

Я думал… Искал выход. И когда осознал, что выхода нет, он нашелся — дядя Федя, старший сержант с зенитной батареи, он все умеет делать. Я знал, что он работает в колхозной кузнице. Его и двух парней — косая сажень в плечах — временно откомандировали с батареи на кузнечные работы. Они и ночевали в деревне, чтобы не тратить время на переезды.

Я пошел искать кузницу, ведя злополучный велосипед.

Кузница разыскалась за овражком, на краю колхозного сада. Сад охранял знакомый дядька, крестный тети Груни. Охранял сад — понятие символическое: в саду висели переспевшие яблоки, груши. Колхозу не хватало рук убрать урожай фруктов, земля была усыпана падалицей. Любой человек имел право прийти в сад, нарвать яблок, сколько душе угодно, и не только нарвать — унести с собой хоть два мешка антоновки. Но почему-то никто не шел с мешками за антоновкой, лишь козы, раздувшись от обжорства, бегали между деревьев.

Крестный сидел на корточках у порога кузницы. На груде борон примостился Кила, бригадир. В кузнице гремели молоты…

Я положил велосипед около борон, пролез боком мимо крестного в кузницу. Здесь было жарко, полутемно и страшновато. Около горна стоял дядя Федя. Его напарники были раздеты по пояс. Один из них качал мехи. Мехи с шумом набирали воздух в кожаные легкие. Скрипела уключина под закопченным потолком. Мехи выдыхали воздух, и в углу в горне пламенел уголь ярким белым светом. Потом краснел. Язычки пламени уменьшались. Розовели. Усмирялись. Чтобы через минуту, с новым выдохом мехов, взметнуться, заплясать по-скоморошьи.